Завтра не наступит никогда - Галина Владимировна Романова

Марков рассмеялся и полез в стол, достал фотографию и пододвинул ее на край стола.

– Вот, посмотри. Снимку год. Тогда и виделись с ним в последний раз. Не думаю, чтобы он мог сильно измениться за триста шестьдесят пять дней.

Гнедых Кирилл Андреевич ничуть за год не изменился. Так же был хорош собой, статен и пригож.

Жеребец! Тут же окрестила его Эмма, втиснув мысленное досье на него в свою несуществующую наяву картотеку именно под этим рубрикатором. И фамилия очень подходящая, позлорадствовала она, пожимая протянутую руку. Того и гляди заржет и копытом бить станет.

Кирилл копытом бить не стал и ржать, разумеется, тоже. Он с ней почти и не разговаривал. Справился, где лучше всего остановиться. Доехал на ее машине на заднем сиденье, без конца разговаривая с кем-то по телефону. Поблагодарил возле стойки администратора, куда Эмма его вызвалась проводить. И даже потом ни разу на нее не оглянулся, уткнувшись в анкету. Она специально наблюдала за ним, когда шла к огромным стеклянным дверям. Не оглянулся!

Интересно, а как бы он повел себя с Марго? Так же был бы важен и холоден или уже в машине позволил бы ей залезть себе в штаны?

Господи, ну почему она об этом думает? Почему?! Неужели ее уязвило его равнодушие? Неужели задело то, что он не сел в машину с ней рядом, а предпочел ехать сзади?

– Да ну его! – вспыхнула Эмма, выворачивая со стоянки перед гостиницей. – Сегодня я его видела в первый и последний раз. И больше о нем не вспомню!..

Заявление оказалось преждевременным. Она не только вспомнила о нем, когда заваривала себе чай с мятой перед сном. Она к тому же достала его фотографию из сумочки. Поставила ее на стол перед собой, оперев о высокую фарфоровую сахарницу в божьих коровках. И совершенно неожиданно для самой себя принялась вдруг разговаривать с портретом Гнедых Кирилла Андреевича.

– Вот скажи, что в тебе хорошего, а? – задала Эмма первый вопрос, внимательно рассматривая красивое мужское лицо. – Ну, черты лица у тебя правильные. Ну… Даже допустим, что красивые черты лица, Кирилл Андреевич, и что с того?! Разве это делает тебя лучше остальных? Лучше… Да хотя бы лучше Маркова разве тебя это делает? Нет! Нисколько ты его не лучше, хотя по внешним данным ты, возможно, и превосходишь его. Да, ты повыше. Несомненно, физически сильнее и фигура у тебя нормальная для твоих лет.

Лет-то Гнедых было не больше, чем Маркову, но почему-то Эмме хотелось считать его стариком.

– Но все равно! – продолжила она кипятиться, осторожно прихлебывая ароматный несладкий чай из любимой стеклянной черной чашки. – Что в тебе такого, что может отличать от остальных? Ничего же нет! Ничего, кроме смазливого лица и атлетически сложенной фигуры. Внутри-то… Внутри-то ты наверняка весь насквозь прогнивший, Кирилл Андреевич! Я не физическое гниение имею в виду, учти! Я о нравственности. Ты ведь стопроцентно ничего о ней не слышал. Неспроста же меня послали тебя встречать, не допустив до рыжей. Марков тебя знает и понял сразу, что если ты к ней попадешь в лапы, то выберешься уже не скоро. А у него к тебе дело. А все почему? А все потому, что ты, как все красавцы, весьма и весьма доступен! Скажи, Кирилл, это вас всеобщее поклонение делает такими доступными, мягкотелыми и морально рыхлыми, а? Ты ведь такой же, как он! Ты ничуть не лучше, хотя и пытался заморочить мне голову своей надменностью. Это все, как говорил мой бывший – кстати, тоже из таких же вот красавцев, – это все понты! О! Он знаешь сколько всяких подобных слов знал! И каждый день словарный запас его все приумножался и приумножался. И он даже меня пытался выучить своему языку. И злился, что обучение не удается. И иногда злился до такой степени, что поднимал на меня руку, Кирюша. Не больно бил, нет. И синяков никогда не оставлял. Обидно было очень от его подзатыльников! И я при этом… Я чувствовала себя при этом таким беспомощным ничтожеством, что… Что совершенно отчетливо не хотелось жить в такие моменты, да…

Протянув дрожащие пальцы к фотографии, Эмма вдруг схватила ее, скомкала до величины небольшого шарика и зашвырнула в угол.

– Пошел ты! И все вы пошли куда подальше! И ты! И точная твоя копия – мой бывший ненаглядный – пускай тоже катится куда подальше! И вообще!.. Не нужны вы мне никто! Я великолепно справляюсь с ситуацией и одиночеством.

Она снова врала. Теперь уже не Маркову, а себе. Ему она сболтнула про билеты в театр, куда намеревалась будто бы идти с подругой. Себе лгала чуть серьезнее и масштабнее.

Она ни с чем не справилась, ни с чем! Ей было плохо одной, ей было плохо без него! Она понимала, что человек, которого она выставила за дверь, отвратительный, мерзкий, подлый, он…

Он и не человеком даже был вовсе, а огромным мыльным пузырем. От которого, когда тот лопнет, ничего, кроме мыльного плевка на асфальте или у кого-нибудь в душе, не остается. Как вот у нее, к примеру. У нее вся душа была покрыта мыльными плевками, оставленными Андреем, и они до сих пор болезненно зудели и беспокоили ее.

Сколько они прожили вместе? Чуть больше года, да. А точнее – год и четыре месяца. И все это время ничтожество по имени Андрей только и делало, что пыжилось, раздувалось, лоснилось и искрило на солнце радужными боками. Его бросало и кидало из стороны в сторону то одним, то другим воздушным потоком. Он метался, взлетал, перепрыгивал, а потом бац, небольшое препятствие и очередной мыльный плевок. Недели две затишья, и потом снова…

Эмма устала от него настолько, что однажды, наплевав на неизбежное одиночество, взяла и выставила Андрея за дверь.

– Ты чего? – растерянно моргал красавец, попавший в штанину только с третьей попытки. – Чего расшумелась? Нам же хорошо было вместе, чего ты?

– Вместе?! – возмутилась тогда она. – А мы были вместе?! Ты летал, метался, порхал, а я всего лишь была наблюдателем. Мне ты доставался лопнувшим, как…

Она замолчала, поняв, что Андрей ничего не понимает, он же не знал про ее тайную канцелярию.

– Чокнутая ты все же, Эмма, – подвел он черту под ее претензиями. – Сначала одно говоришь, потом другое. Попробуй угоди тебе!

– Что я говорю? – Она не могла вспомнить, в самом деле, когда он пытался угодить ей.

– То ты заявляешь, что не хочешь меня видеть, когда я в загуле. Потом тебе не нравится, что я не появлялся неделю. Я же для тебя старался, – все еще пытался оправдаться Андрей, натягивая на совершенный загорелый торс белую футболку. – Как тебе угодить, не пойму?!

– А без загулов нет, никак? Не пробовал без них пожить нормальной человеческой жизнью?

– Это какой же человеческой-то? Такой, какой ты живешь? – скривил красавец Андрюша рот, будто лимон сожрал только что. – Так то не жизнь, Эмма. То скука смертная.

– Жить нормально, по-твоему, скучно? А скитаться по кабакам в обществе сразу пяти «телогреек» – так Эмма называла его подруг по загулам, – это нормально?!

– Это весело! – И мерзавец взял и подмигнул ей, снова прямо на ее глазах раздуваясь огромным мыльным пузырем. – Это классно! Это адреналин! Я уйду, конечно, без вопросов, но потом не зови. Ни за что не вернусь, так и знай.