Полное затмение - Лиз Ригби

Когда был задан вопрос, признает ли Джулия себя виновной, зал замер. Джулия выпрямила стройную спину. Ломакс внезапно вспомнил полицейские фотографии, которые видел в кабинете Френсис. Иногда эти снимки без всякой видимой причины вдруг всплывали у него в голове.

— Невиновна, — произнесла Джулия.

Голос ее казался юным, нежным и чистым. Обладательница такого голоса не могла быть виновна в подобном зверстве.

Комната заседаний снова ожила. Адвокаты с портфелями начали перешептываться с клиентами, в то время как другие клиенты, только что появившиеся из дверей, оглядывали комнату в поисках своих защитников. Заключенные у стены снова начали переговариваться. Полицейские сменились. Ввели еще группу заключенных.

Ломакс потянулся вперед, чтобы слышать, что происходит у судейского возвышения. Казалось, там собралась целая армия обвинителей с бумагами в руках. Один из них, чернокожий, ранее оглашал текст обвинения против Джулии. У него был низкий голос, и почти невозможно было разобрать, о чем он говорил с судьей. Казалось, что они с Френсис спорят. Когда в комнате стало потише, Ломакс услышал обрывки их разговора. Обвинитель оспаривал бумагу, подписанную Джулией, согласно которой Френсис могла защищать ее. Несколько минут спустя вопрос был решен, и адвокаты принялись спорить о чем-то другом.

— У нас столько незавершенных дел, — говорил судья, наклоняясь вперед и показывая бровями на клерка, листавшего огромную книгу.

— Ваша честь, прошло семь месяцев… память почти стерлась… миссис Фокс совсем не спит… переживает… как можно скорее… — отвечала Френсис.

Слов обвинителя Ломакс не слышал. После переговоров клерк записал какую-то дату. Случайно, когда объявляли имя судьи, которому предстояло вести дело Джулии, в зале возникла пауза. Судья Олмстед.

Когда Джулия повернулась, чтобы уйти, в зале вновь наступила тишина. Люди пытались заглянуть ей в лицо. Некоторые женщины отворачивались, краснели или посылали ей злобные взгляды, другие уставились в пол или, забыв об ужасных обстоятельствах убийства, и вовсе улыбались. Джулия с застывшим лицом смотрела поверх толпы. И внезапно глаза ее встретились с глазами Ломакса. Губы его непроизвольно дрогнули. Ломакс осознал, что улыбается. Он попытался подавить улыбку, но лицо отказывалось повиноваться. Улыбка становилась все шире, и он ничего не мог с этим поделать, пока наконец Джулия не отвела взгляд. Ломакс понимал, что улыбка вышла довольно дурацкой.

Он обошел камеры и микрофоны, растолкал журналистов, толпившихся в коридоре вокруг Джулии и ее адвокатов. Саму Джулию, стоявшую в центре толпы, он не разглядел. Ломакс поехал прямо к дому Кэндис.

— Смотри, на воротнике кровь, — сказала Кэндис, когда Ломакс отдавал ей рубашку и костюм Роберта.

— Прости.

— Она и тебя пыталась прикончить? — спросила Кэндис, разглядывая пятно. — Господи, прости, я не должна была так говорить.

— Не смешно, — заметил Ломакс.

— Забудь, я этого не говорила, — извинилась Кэндис.

Она побрызгала чем-то на воротник и засунула рубашку в стиральную машину. Снаружи было прохладно, но кухня дышала теплом — даже окна слегка запотели. На холодильнике был приколот рисунок Хелен. На столе стояли миски со свежими и сушеными фруктами. Из-под стола раздавалось ритмичное постукивание собачьего хвоста.

Ломакс не хотел признаваться себе в том, что здание суда — с его ступенями, шумными, отдающими эхом коридорами и судьей, восседающим на высоченном подиуме, — произвело на него гнетущее впечатление. А сейчас он снова ощущал себя в теплом коконе семьи. Его семьи, пусть даже этот дом и не был его домом.

— Ломакс, не клади ноги на стол, — сказала Кэндис.

— Где-то в глубине твоего маленького жесткого сердца ты считаешь, что она виновна, — заметил он.

— Разумеется, нет.

— Она тебе понравилась бы.

Скорее всего вряд ли. Хотя угадать симпатии и антипатии Кэндис порой было невозможно, Джулию она определенно невзлюбила бы.

— У меня в клинике есть специалист по ароматерапии, которую я недолюбливаю. На прошлой неделе я обнаружила расхождение в счетах. Небольшое, но заметное. На этой неделе оно увеличилось. Я была вынуждена признать, что кто-то в клинике обманывает меня. Должна ли я подозревать ароматерапевта, если она мне не нравится?

— Я бы подозревал.

— Потому что она тебе не нравится?

— Да. И потому, что у нее жирные руки. Держу пари, у нее все бумаги в масле розмарина. Пусть эта твоя женщина с необыкновенным носом обнюхает ее бумаги.

— Идиот. Все расчеты ведутся в электронном виде. А сотрудник, которого я подозреваю, — мой любимец. Некто, кому я доверяю и кто чувствует себя в безопасности под защитой моего расположения и думает, что сможет обкрадывать меня, не вызывая подозрений.

— Неужели Роберт?

— Ломакс, давай рассуждать здраво. Я не знаю, кто обманывает меня. Клянусь, скоро я это выясню, и начать я собираюсь со своего любимца.

Ломакс почувствовал жалость к персоналу клиники. Он знал, каково это — нежиться в лучах расположения Кэндис, а потом постепенно утратить ее расположение.

— Не вздумай раскрывать рот, прежде чем все не выяснишь, — посоветовал он.

Она не обратила внимания на его слова. Кэндис, вероятно, уже успела забыть о своих домыслах. Она легко забывала собственные ошибки.

— Что же касается ответа на твой вопрос, — начала она, включила на несколько минут миксер, и Ломакс в конце концов забыл, о чем спрашивал. Предполагалось, однако, что он все еще ждет ответа. Такие мизансцены были вполне в духе Кэндис. — Значит, что касается ответа на твой вопрос… Нелюбовь к ней для меня недостаточная причина, чтобы подозревать ее в убийстве. Причина, по которой я считаю ее невиновной, такова: ты не мог бы влюбиться в убийцу.

— И на том спасибо.

— Нет, действительно… — Кэндис засунула палец внутрь миксера во что-то липкое, затем поднесла его ко рту. Ломакс попытался проделать то же самое, но она шлепнула его по руке. — Двойное убийство. Невероятно. Чтобы ты… Нет. Совершенно невозможно.

Ломакс снова сел за стол. Пес положил голову ему на колени. Ломакс съел несколько сушеных фруктов из миски. Они были коричневого цвета и приклеивались к пальцам и, очевидно, выглядели совсем иначе, когда были свежими.

— Но разве каждый из нас не способен влюбиться в человека, который…

— Ты — нет.

— Разве это так трудно себе представить?

— Невозможно.

Ломакс вздохнул.

— Ну и как она выглядела в суде? Я полагаю, ужасно?

— Ужасно.

— На самом деле я видела ее в новостях. Она не должна выглядеть слишком хорошо. Присяжные этого не любят. Разве ее адвокаты не должны были предупредить ее?