Пантера: время делать ставки - Наталья Корнилова

Я набрала на домофоне серебровского подъезда номер квартиры, и мне ответил дрожащий басок, в котором я немедля узнала голос попутчика по купе — железнозубого Алексашу:

— Да, слушаю.

— Александр, это Мария…

— Да-да!.. — не давая мне закончить, обрадованно воскликнул он. — Мы все вас ждем. Открываю.

Я поднялась на второй этаж и остановилась перед огромной металлической дверью. Тренированный глаз поймал искусно замаскированную мини-видеокамеру, вмурованную в верхний косяк двери. По всей видимости, Иван Алексеевич понимал пословицу «Мой дом — моя крепость» до плачевной буквальности, потому что высившуюся передо мной дверь, начиненную к тому же хитроумной электроникой, едва ли смог бы преодолеть даже самый хитроумный квартирный вор.

Квартира Сереброва поражала своими размерами. Очевидно, раньше это была не одна, а две или несколько квартир, которые были скуплены богатым Сильвером и превращены в одно большое место жительства. Иван Алексеевич, надо полагать, питал неодолимое отвращение к разного рода стенам, потому что практически все переборки и простенки были снесены, что делало квартиру похожей на один огромный зал. Только кухня и ванные-туалетные комнаты располагались, что называется, сепаратно. Да еще три спальни. Прочая часть квартиры, от вешалки до роскошного домашнего кинотеатра у дальней стены, было единым пространством.

В углу, на огромном белом диване-аэродроме, сидело все семейство Клепиных. Они походили на забитых серых мышек, попавших в обиталище кота в отсутствие хозяина. Открывший мне дверь Алексаша (сказать «глава семьи» как-то не поворачивался язык) тотчас же вернулся в угол гимнастической трусцой.

— Так, значит, — произнесла я, оглядывая евроквартиру. — Разрешите, я с вами присяду.

Хотя места на диване было еще более чем достаточно, Ноябрина Михайловна толкнула локтем в бок своего бессловесного отпрыска Игната и пробормотала поездной скороговоркой:

— Подвинься! Подвинься, говорю!

— А?

— Пересядь в угол… расселся.

— А-а…

Я с трудом сдержала усмешку. Алексаша буравил меня взглядом и старательно вращал глазами, очевидно, стараясь придать своему лицу наибольшую озабоченность. Но никакие гримасы не могли скрыть его истинного душевного состояния: супруг Ноябрины Михайловны был перепуган до отупения.

— Ну что же, — произнесла я, — уютное тут местечко. Хорошо устроились.

— Да это не мы устроились, — торопливо пояснила Ноябрина Михайловна, словно боясь ввести меня в заблуждение, — это Иван… это он хорошо устроился. Вот. А мы… мы живем в тридцатиэтажке на Большой Черкизовской… около стадиона… этого…

— «Локомотив», — подсказал Игнат, болтая ногой, на которой красовался редкой нелепости и аляповатости тапок — полосатый с красным помпоном. — «Локомотив».

— Да-да. Так. Там. А тут… тут Иван… он…

— Ноябрина Михайловна, — прервала я быссмысленное лопотание Клепиной, — вы не отказались от мысли, что Илья может вас разыгрывать? Кажется, вы упоминали, что Илья мальчик… гм… увлекающийся. Вы говорили, что случаи подобных исчезновений, оказывающихся розыгрышами, уже были. Не так ли?

— Да-да. В прошлом году, например. Иван точно так же уезжал куда-то в заграницу… да-да. Илюша убежал из дому, а потом нам позвонили вот сюда и таким… деланым басом потребовали прийти ночью в Филевский парк, назвали условленное место и сумму, которую мы должны были с собой принести. Очень большую сумму. Почти такую же, как у вас в авансе… восемьсот долларов, что ли.

Я кивнула с самым серьезным видом: действительно, для семейства Клепиных и восемьсот долларов могли встать в большую проблему.

— И вы ходили?

Она замотала головой. Овечьи кудряшки, накрученные по древнему советскому методу, бигудями, расплескались по плечам. Толстое кроткое лицо Ноябрины Михайловны выражало смятение:

— Нет, нет. Мы не ходили. У Ивана есть определитель номера… Игнат случайно взглянул и увидел, что звонят из нашей собственной квартиры на Большой Черкизовской. Мы немедленно туда поехали и застали там Илюшу и его дружка, Марата. Марату — тринадцать, он на пять с половиной лет старше. Когда мы спрашивали, зачем они это делали, они только заливались хохотом… бессмысленным таким хохотом. Мне показалось, — Клепина зажмурила глаза и вжала голову в плечи, словно вот-вот ожидая удара, — мне показалось, что они были… не пьяные, а какие-то… Словно… вот! — выдохнула она. — У них на диване лежало зеркальце, а на нем была рассыпана соль… или сахар.

— Почему вы решили, что это соль? Или сахар?

Клепина недоуменно взглянула на меня:

— А что же? Белый… соль или сахар… ну, может, сода.

Я не стала говорить, что соль, сахар или сода на зеркальце — вообще-то довольно редкое зрелище, особенно если учесть, что есть еще один белый порошок, в противоположность вышеназванным довольно часто насыпаемый на зеркальную поверхность. Конечно, этот порошок и восьми-, а также тринадцатилетний ребята — сочетание дикое и противоестественное. Но отпрыски богатых семей, чье воспитание пущено на самотек, способны на многое. Даже — на пробное употребление кокаина в восемь неполных лет.

— Сода, — машинально проговорила я, — хорошо. Ноябрина Михайловна, я могу пройти в комнату Ильи?

Надо было видеть, как она заерзала, покраснела и заморгала. Лицо же Алексаши густо побагровело. Один Игнат, топорное существо, сидел неподвижно и, кажется, не очень входил в суть происходящего.

— В комнату… в Илюшину… комнату? — переспросила Ноябрина Михайловна. — Но… знаете… а это необходимо, М-мария?

— Совершенно необходимо, — заверила я. — Быть может, после осмотра комнаты я даже скажу вам, кто мог быть причастен к исчезновению Илюши или же этот милый ребенок в очередной раз вас мистифицирует.

— Просто мы никогда не входим в комнату Ильи, — залпом выпалила Ноябрина Михайловна. — Иван запрещает, да мы и сами как-то… не рвемся. Знаете… у него такой изощренный ум… что просто страшно.

— У Ивана?

— Нет. У Илюши. Он постоянно что-то придумывает… я даже боюсь. Мы стараемся никогда не оставаться с Илюшей наедине. Поодиночке не приезжаем, только все вместе. Мало ли… что… мало ли что, я говорю.

Я сухо кивнула и повторила скорее утвердительным, нежели вопросительным тоном:

— Так я могу войти в его комнату?

— Да… пожалуйста. Но только…

— Что?

— Осторожнее, я вас умоляю.

— Да я там ничего не помну и не испорчу.

— Главное, чтобы вас там… — вдруг бухнул молчавший до сей поры Игнат, — чтобы вас там не помяли и не испортили. Вот.

— Игнат! — возмущенно возопила мать семейства Клепиных и в очередной раз протаранила своим увесистым локтем грудную клетку сынка.

— Там еще кто-то есть? — поинтересовалась я.