Заклинатель - Лейтон Грин

Грей ощутил, как его надежды испаряются при мысли о Нье, которая с померкшим разумом и сломленной волей стоит перед алтарем доктора Фангвы. Тут его поразила одна мысль. Возможно, он неверно оценивает ситуацию. Возможно, Виктор неправ, и Н’анга – это все-таки Лаки. Хотя это не объясняет, почему его самого доставили сюда. Может, как раз Фангва делал для Лаки грязную работу, а не наоборот?

– Лаки ведь не охотник за головами, да? Он Н’анга?

Сперва Грей подумал, что попал в яблочко, потому что Фангва задохнулся, открыл рот и выпучил глаза. Но потом Грею стало ясно: он ошибся. Доктор вовсе не был ошеломлен тем, что истина всплыла на поверхность, напротив: бесшумные конвульсии, которые били его словно бы пергаментное тело, отвисшая челюсть, глаза, метавшие искры в дьявольском ликовании, – все это было смехом. Это чудовищное создание смеялось.

46

У подлинной тишины есть звук. Первым где-то в глубине таинственного эфира, который вдыхает жизнь в человеческое тело, возникает мягкий, монотонный звон. Когда пытаешься сосредоточиться на этом загадочном явлении, оно перерастает в слабый гул, медленно наполняющий разум ровным рокотом, пока наконец звук тишины не оставит тело и не наполнит собой воздух.

Эта симфония сознания, этот сводящий с ума необъяснимый резонанс был единственным компаньоном Ньи, и она охотно приняла его, когда он восстал из окружавшей ее тьмы. У него была одна хорошая черта: благодаря ему Нья понимала, что все еще жива и не брошена на произвол судьбы в чистилище или ином пространстве, предназначенном для заблудших душ.

Хотя, может, все-таки брошена?

Нет. Она прикусила губу, чтобы почувствовать боль, что-то пробормотала самой себе. Если только ее тело не отправилось в пустоту вместе с душой, Нья все еще в физическом мире. Она попыталась пошевелить пальцами рук и ног – и запаниковала. Ничего не шевелилось.

Что происходит со всем остальным ее телом? Может, его разбил паралич? Она не могла встать, но могла чувствовать, пусть едва-едва, что-то мягкое, какую-то подушку под головой – понять точнее, что там, было невозможно. Нья не могла даже сказать, стоит она или лежит.

Что же с ней случилось?

Удушающая, всепоглощающая паника родилась внутри – еще один признак того, что она жива – и распространилась, как лесной пожар. Нья не могла вынести этой неопределенности. Она изо всех сил попыталась поднять голову и, кажется, смогла. Или нет? У нее не было в этом уверенности. Ее измученный разум помутился.

Сколько времени она здесь провела? Часы? Дни? Тьма и одиночество не давали никакой возможности оценивать время или пространство. Нья попыталась припомнить, как тут оказалась, но в результате лишь пришла в еще большее отчаяние. Ей вспомнился ужас обряда джуджу, туман, ощущение, что в круге вместе с ней кто-то есть – и на этом всё. Как будто в ответ на случившееся (что бы тогда ни случилось) ее сознание схлопнулось, удалилось в другое место, ушло в себя.

А что именно случилось? Схватил ли ее какой-то зверь из преисподней, призванный Н’ангой? Или она заточена в ловушке собственного мозга, лишь воображая звук своего голоса, соленый вкус крови из закушенной губы?

Нья застонала. Она не могла вспомнить.

Возможно, в ней включился какой-то механизм выживания, отправив мысли блуждать по тем местам, которые могли бы спасти ее душу, поднять измученное сознание над зыбучими песками отчаяния, в которые его погрузила эта тьма.

Ее дом. Рассвет. Так много птиц, они словно зовут ее – милые создания, лениво парящие в прозрачном воздухе, ее любимое семейство ткачей, влетающих и вылетающих из своих гнезд, которые свисают с ветвей, словно сплетенные из соломы плоды манго. Многоножки-шонгололо ползут по влажной после дождя земле, мягко торя себе путь под папайями и страстоцветами. Нья кусает свежий плод личи, сок течет по подбородку, затем лакомится кукурузной кашей-садзой и колбасками-буйворами.

Ее отец. Смотрит через кухонное окно, с легкой улыбкой на лице, как она гуляет по саду… Нет. Задерживаться на этом воспоминании нельзя.

Восточное нагорье. Любимая древняя Ньянга. Поросшие кустарником зеленые холмы возвышаются над акациями с плоскими верхушками, облака касаются земли, гора Ньянгани вдали, теплящаяся в умирающем свете солнца, будто первобытная кузня. Дорога, тонкой потрескавшейся лентой уводящая в предгорья, в густые, кишащие обезьянами леса на склонах, которые тянутся до Вумбы, обители туманов. Сидеть на вершине мира после целого дня пешего путешествия, дышать самым свежим на земле воздухом, ощущать спокойствие и легкий дождичек на лице. Ехать верхом, минуя бурный ручей и спутанную живую изгородь, девственные рощи и благородные холмы, через леса, настолько сияющие зеленью, что невольно задаешься вопросом, не пролил ли Господь тут случайно слишком много хлорофилла. Гранитные останцы, похожие на дремлющих богов со скрещенными руками и ногами, возвышаются над пышными лугами и венчают неподвластную времени гору. Журчащие потоки и водопады, заросли апельсиновых деревьев и диких роз, тропинки, по которым бродят лесные сайгаки и антилопы, зонтичные деревья и аллея акаций под скалой Панч-рок…

Ее глаза увлажнились.

Зимбабве держит ее на руках, укачивает. Земля в сердце Африки, где она чувствует, что защищена, черпает тут силу, и не только потому, что здесь ее дом. Зим на самом деле особая страна. Восход на озере Кариба, джин-тоник в отеле «Водопад Вик» после автомобильного фотосафари, сплав на каноэ по Замбези, красота и чудеса природы национальных парков – Мана-Пулс и Матобо… Свет.

Нья моргнула. Свет никуда не делся – крошечный, с булавочную головку огонек в отдалении. Словно рождение звезды.

Точка света мерцала и покачивалась, поэтому ясно было, что она ей не мерещится. Огонек становился ярче, неуклонно и равномерно заполняя пустоту, двигаясь ей навстречу. Нья не могла понять, что она ощущает больше – облегчение и тревогу. Что это – факел, фонарь? Там человек? Не несет ли его появление опасность? Она снова попыталась сесть, но не смогла. Почему ей не удается поменять положение?

Нья хотела крикнуть, но передумала. Лучше подождать. Она всегда может подать голос, если свет начнет удаляться.

Но он всё приближался и приближался, и наконец ей удалось разглядеть силуэт человека, который шел к ней по тоннелю, держа в руках факел.

Детали прояснялись со сводящей с ума медлительностью. Нья напряженно всматривалась в фигуру, пока наконец не застыла в ужасном узнавании: от бесформенной маски начинались изогнутые нечестивые завитушки рогов, оторвать от которых взгляд было невозможно.

47

Доктор