Коллекция Энни Мэддокс - Шарлотта Брандиш

– У кого, по-вашему, могла взять ключ мисс Мэддокс? – перебил Тревишем.

Гувернантка пожала плечами, опустила взгляд, но этого полицейского с толку не собьёшь, это она сразу поняла.

– Вы уж, сэр, пожалуйста, про мисс Данбар дурного не думайте, – попросила она смиренно. – Женщина она богобоязненная, греха на душу не возьмёт.

– У кого же тогда? У вас? Или у миссис Мейси?

– У Томаса, сэр, у кого ж ещё? – вздохнула она и перекрестилась. – Что уж там… Видать, он это мистера Прентиса в подвале-то запер. Сильно они с ним не ладили, с первого дня так повелось.

– В чём это выражалось? – полицейский заинтересовался, бросил писать, уставился на неё хищно, только что ноздри не раздувал, будто пёс перед скотобойней.

– Томас-то, он худущий, как щепка был, одни кости. Когда его на Вестери-роуд взяли, так он первое время ел, да наесться никак не мог. Хлеб с кухни брал, пока никто не видит, а мистер Прентис решил, что это дети таскают, и всех на неделю оставил без ужина. Томас как узнал, так кидаться на него начал, но мы его утихомирили. Это перед самым наводнением было, за день буквально. Крепко они повздорили тогда. Мы уж все бояться начали, как бы чего из этого нехорошего не вышло.

– Вы рассказывали об этом полиции?

Гувернантка бесстрашно помотала головой.

– Насчёт остальных, сэр, не знаю, врать не буду. А меня никто и не спрашивал. Пугать пугали, для острастки, ну, вы знаете, сэр, как полицейские-то запугивать любят, а только я не стала масла в огонь подливать. Да и не думала я о таком тогда. Это сейчас, когда вы мне ключ показали, я два и два сложила. Но правды-то всё равно уж не узнать, сэр, Томаса не вернёшь. Мистер Прентис, видать, с того света его достал.

– О чём это вы, мисс Гриммет?

Полицейский с недоумением посмотрел на неё, оторвавшись от своих записей.

А симпатичный всё-таки джентльмен, подумалось гувернантке. Такому пошли бы полковничьи бакенбарды. Или усы попышнее. Зря он бреется, как эти молодчики, что в открытых автомобилях разъезжают, не по чину ему голые щёки носить.

Полицейский всё смотрел, и она пояснила, понизив голос до шёпота:

– Так совесть его замучила, сэр. Вот он и подорвался. Колонка-то газовая неисправная была. По ней тюкни тихонечко, она и рванёт.

На лице инспектора появилось непонятное ей выражение, а потом он небрежно спросил:

– Припомните, мисс Гриммет, слышал ли кто-нибудь перед пожаром выстрелы?

– Выстрелы, сэр? Нет, никаких выстрелов тогда не было. С чего бы это? – она заморгала, искренне удивлённая таким глупым предположением. – У нас здесь, сэр, и оружия-то никакого не водится.

– То есть сначала раздался взрыв, а потом уже загорелся флигель?

– Точно, сэр, так оно всё и было. Как раз в тот день мальчишки мистера Бодкина хотели во флигеле то ли игру какую затеять, то ли на ночёвку устроиться. Так Томас у них перед носом замок на дверь повесил, а сам только ужинать пришёл, а потом шасть обратно. И такой задумчивый был, всё вздыхал да лоб морщил. Миссис Мейси, она дама жалостливая, и к Томасу сильно прикипела, как к родному, ей-богу, так вот она хотела ему настойки скипидарной дать, чтоб он спину, значит, натёр, а то он жалобился часто, что в спине у него стреляет, а Томас ей и говорит, не надо мне, миссис Мейси, настойки вашей, ничего вообще мне не надо в жизни этой, и пошёл, пошёл… А у самого лицо белое, только глаза сверкают, будто на войну уходит. Я тогда-то, сэр, само собой, внимания-то не обратила, а вот сейчас думаю, это как же он, бедолага, мучился, видать, и ни одной живой душе открыться-то…

– Достаточно, мисс Гриммет. Благодарю. Передайте мисс Данбар, что я хочу её видеть.

Тяжело, как после долгой работы, младшая гувернантка Сент-Леонардса поднялась из кресла, неторопливо прошествовала к выходу, точно зная, что полицейский, получив от неё больше, чем ожидал, не смотрит ей в спину. Строчит, поди, свои записули, радуется. Её полные ноги в растоптанных туфлях без задников ступали мягко, по-кошачьи, и лишь оказавшись в коридоре, она растёрла лицо обеими руками и с облегчением вдохнула полной грудью.

– Чашечку «Рози Ли»18, дорогуша? – сама себя спросила мисс Гриммет и тут же ответила: – Да уж пожалуйста. И с капелькой согревающего.

Как и всегда, этот незамысловатый диалог успокоил её и настроил на оптимистичный лад. Предвкушая, как будет рассказывать на кухне о выходке Табиты, она заспешила по коридору, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в голос.

***

– Расскажите мне про Томаса Хокли, мисс Данбар. Мне нужно знать, что он был за человек.

Тревишем ещё после первого допроса понял, что старшая гувернантка Сент-Леонардса слеплена из другого теста, чем предыдущие свидетельницы, а потому сменил тактику и, как его не подгоняли часы в углу кабинета, чьи стрелки, казалось, двигались с удвоенной скоростью, обратился к свидетельнице со всей учтивостью, на какую был способен.

 Речь мисс Данбар отличалась той правильностью, что даёт хорошее происхождение вкупе с образованием, а черты лица выражали скромное достоинство. Одета она была так же непритязательно, как и остальной персонал приюта, но платье из плотной фланели оттенка тёмного шоколада сидело на её статной фигуре не хуже дорогих костюмов дам из Мэйфера. Его классическую строгость разбавлял изящный воротничок с искусной вышивкой по краям и такой же белоснежный передник, подчёркивающий удивительно тонкую для её габаритов талию.

«Ростом не меньше шести футов», – некстати подумал инспектор, питающий тайную склонность к очень высоким и крупным дамам.

Внезапно заходящее солнце, пробившись сквозь затянувшую небо мглистую хмарь, хлынуло в кабинет, озарило его до самого последнего уголка, и оба синхронно прикрыли веки, ослеплённые его неожиданной атакой.

Проморгавшись, инспектор открыл глаза и на секунду-другую растерялся, чего с ним не происходило уже минимум лет двадцать.

Мартовское солнце, вызолотив и тёмно-русые, с пшеничным отливом волосы мисс Данбар, уложенные в тугой узел, и густые ресницы, и брови того же пшеничного тона, превратило её из невзрачной на первый взгляд дамы средних лет в редкую красавицу с полотен Братства. Те же крупные, грубоватые черты, яркие губы, нос с изящной горбинкой, выпуклые веки, чуть рассеянный взгляд – россетиевская леди Лилит или же Фьяметта, привидевшаяся творцу в порыве вдохновения.

Ещё миг, и светило вновь скрылось за облачной пеленой, и наваждение исчезло. Свидетельница смотрела на него выжидающе, с лёгким недоумением, и Тревишем устыдился своих непрошеных мыслей. Строже, чем собирался, он повторил:

– Меня