Простивший не знает правды - Женя Шуменко

– Например, можно подтянуть за убийство Вары Вора.

– Не получится.

– Это почему? – удивился он.

– Потому что за его убийство будет сидеть реальный заказчик и киллер.

– Какой другой заказчик? – опешил Калина.

– Наш общий знакомый Евгений Штерн.

– Немец?! Немец-то тут при чем? Он не мог. У него причин на то никаких не было, – Калина перешел на серьезный тон.

– А следствие установило, что были. Но вам, Калинин, об этом я рассказывать не собираюсь. Не положено.

– Бассейн.

– Что – бассейн?

– Денег я вам подарю столько, что хватит еще и на бассейн.

– Скажите… А вы бы смогли опознать человека, который на вас напал?

– Не знаю. Наверное.

– Прилетайте скорее обратно.

– Что, так быстро придумали, за что посадить Шашена?

– Пока нет, но в коттедже бассейн… очень хочу! – признался Теплицкий и положил трубку.

Вишня

Январь, 1996 год

Его привели в небольшую комнату, в которой стоял старый грязный диванчик, стол с тремя стульями, чайник и холодильник. На полу лежал темно-бордовый выцветший ковер. Конвойный приказал ждать – и чтобы без выкидонов.

Женька посмотрел на диван с отвращением и присел на стул. Он наслушался достаточно историй о том, что вытворяли на этом диване его сокамерники на свиданках со своими любовницами и женами.

Он терпеливо ждал, когда наконец-то в комнату зайдет Мот, расскажет, как там дела в клубе, что вообще происходит! Ведь прошло уже три месяца, и единственный человек, которого Немец мог видеть, это адвокат. Посылки, передаваемые Мотом от его друзей, приходили исправно. Парень по кличке Василек, имел свои связи внутри следственного изолятора, и эти люди не подчинялись ни прокурору города, ни следователю Теплицкому, поэтому, к счастью, повлиять на ход передачек те не могли.

В коридоре послышались приближающиеся шаги, дверь распахнулась – и в нее вошла Вишня.

Женька, увидев ее, пришел в полную растерянность.

– У вас ровно два часа, – сказал конвоир и закрыл дверь, тут же прильнув к дырке в стене в нескольких метрах, чтобы посмотреть, как любовнички будут развлекаться.

Она подошла к нему и, поставив пакеты на стол, взяла его лицо в свои ладони. Он обвил руки вокруг ее тонкой талии и уткнулся ей в живот.

– Женя… – погладила она его по голове. – Женечка…

Он не хотел отрываться от нее. Запах ее духов, запах ее тела, запах мороза, запах свободы – столько знакомых запахов она принесла с собой, что в его носу защипало.

Она мягко выскользнула из его рук и, присев на стул, стоящий рядом, принялась доставать из пакетов колбасу, хлеб, сыр, чай, конфеты.

– Чай заварить? – спросила она, и он молча кивнул головой.

Она сняла с себя пуховик и повесила на спинку стула.

– Что с твоими волосами?

– Обстригла. – Она поставила кипятиться чайник.

– Так коротко… Но каре тебе к лицу…

– Волосы не зубы, отрастут.

– На дворе лютый мороз, где твоя шуба?

– Женя, к чему все эти дурацкие вопросы? Лучше скажи, как ты тут? – снова подошла она к нему и провела рукой по его бритой голове. – Уроды, лишили тебя не только свободы, но и шикарной шевелюры…

Он перехватил ее за запястье:

– Сама ведь сказала: не зубы, отрастут. Как ты сюда попала? Как тебе удалось добиться свидания? Адвокат сказал, Мот кучу денег предлагал, и не смогли…

– Начальник изолятора – поклонник шансона в моем исполнении.

– И все?

– А что еще? – удивленно смотрела она на него. – Если ты о том, пришлось ли мне с ним спать, то нет, Женечка, не пришлось, – вздохнула она. – Но денег он попросил. Не для себя, конечно, для сотрудников. Продала шубу и волосы. Ритка в парикмахерши заделалась, салон открывает… Она и состригла.

– Росана… Зачем?

– Тш-ш-шь… – приложила она палец к его губам.

– Почему ты не взяла деньги у Мота?

– Потому что я не хочу никому быть должной.

– Ты, как всегда, в своем репертуаре, – вдруг засмеялся Женька. – Я уже и забыл, какая ты!

Она села к нему на колени, и он впился в ее рот, размазывая по лицу красную помаду. Он гладил изгибы ее тела, забравшись ей под кофточку. Его губы бродили по ее тонкой шее. Она попыталась снять с себя одежду. Но он остановил:

– Не надо, Вишня, смотрят за нами.

– Да и хрен с ними. Я хочу тебя. Я скучала, – попыталась она стянуть с себя кофту, но он крепко удерживал ее.

– И я скучал, безумно скучал. Иногда было так плохо, что выть хотелось. Но это не причина показывать этим уродам твое тело.

– Женька, да мне все равно. Пусть смотрят.

– Не понимаешь, детка, потом если кто из надсмотрщиков что-то про твое тело скажет, я не сдержусь. Драться полезу – и в карцер отправят.

Она уронила голову ему на плечо, тяжело дыша.

– Чай? – спросил он.

Но в нее словно бес вселился. Она схватила его за грудки и потащила к окну. Устроившись на подоконнике, она стянула с себя нижнее белье, оставшись в юбке и чулках, и просунула его руку к себе между ног.

– Так они ничего не увидят, Женечка.

– Откуда знаешь?

– Начальник изолятора предупредил. Через отверстия в стенках можно увидеть лишь диван, стул, стол и ковер… Центр комнаты и всю правую часть, а левую, где окно, не видно, – прошептала она ему на ухо.

Женька подозрительно оглянулся вокруг.

– Чего же ты ждешь, Немец? – обдала она его своим обжигающим взглядом, и Женька, сорвав с нее кофточку, принялся целовать ее грудь.

Она двигалась с ним в такт и изгибалась в его руках, отдаваясь ему со всей своей страстью, словно в последний раз. Он плотно накрыл ее рот рукой, чтобы не было слышно звуков наслаждения, вырывающихся из ее груди…

– С ума меня сводишь… – пробурчал он, натягивая на себя футболку, когда все закончилось.

– Чай? – счастливо улыбаясь, предложила она.

Они вернулись к столу. Женька сделал себе огромный бутерброд.

– Мот сказал, чтобы ты не переживал. Он за клубом смотрит. Сказал, что Валерка машинами так и занимается. Во «Фрегате» дела тоже в порядке под присмотром Черники. И что он ждет твоего освобождения.

Немец поменялся в лице. Настроение снова испортилось.

– Женя, что случилось? – заглянула она ему в лицо своими синими глазами.

– Зря ты пришла! – отложил он бутерброд в сторону. – Душу рвешь мне. Знаешь ведь, что я попал. Попал надолго.

– Женечка, не говори так! – кольнуло у нее у области сердца.

– А как иначе, Вишня? Это