В день пятый - Эндрю Джеймс Хартли

Томас и Джим отправились из Синдзюку в Кофу на скоростном поезде. Дорога заняла у них чуть больше трех часов. Пригороды Токио постепенно перешли в лесистые горы Яманаси. За окном потянулись пейзажи великих японских живописцев XIX века: крутые склоны, островерхие вершины, теряющиеся в тумане и облаках, крошечные уединенные храмы. И разумеется, Фудзияма, заснеженная симметричная копия Везувия.

По дороге ощущение парамнезии, с которым Томас безуспешно боролся с того самого момента, как их самолет совершил посадку в аэропорту Нарита, вернулось, сильное, как никогда прежде. Он подъезжал к городу, где провел два года перед поступлением в аспирантуру. Захлестнутый тяжестью воспоминаний, Найт ушел в себя, радуясь тому, что Джим задремал и не пристает к нему с расспросами. Он перечитал записку Куми, обдумывая назначенную встречу в одном из их любимых мест, не в силах не видеть в ней обещание примирения, так что поезд, казалось, возвращал его в прошлое.

На станции они взяли такси. Водитель в белых перчатках предупредительно открыл им задние двери. Когда Джим высказался по этому поводу, Томас поймал себя на том, что в его сознании возникает то же самое: «Да, так оно и было раньше». И эта фраза не выходила у него из мыслей с момента приезда в Японию. Через десять минут они уже были у входа в храм Дзенко-дзи и шли по длинной аллее между постриженными черными соснами к выцветшему красному сооружению. Каждый шаг казался Найту до боли знакомым.

Старик, взобравшись на стремянку, приматывал проволокой длинный бамбуковый шест к прямой ветке сосны. Взглянув на Томаса и Джима из-под широкополой соломенной шляпы, он приветливо кивнул. Слева над ухоженным садиком возвышался огромный бронзовый Будда, которого Найт видел и под дождем, и под снегом, а справа простиралось кладбище с каменными фигурами и квадратными деревянными столбами, исписанными иероглифами. Томас увидел Куми до того, как она заметила его. Женщина стояла перед выстроившимися в ряд приземистыми каменными фигурками детей в различных позах, похожих на уменьшенные изображения Будды. Томас вспомнил, что эти скульптурки называются дзидо. На многих из них были красные фартучки-слюнявчики.

Куми как раз поправляла один, почувствовав их присутствие, обернулась и быстро направилась навстречу. Томас удивился, когда она его обняла, радостно причитая по поводу того, что ему удалось сюда приехать, и извиняясь за предыдущую встречу.

— Ты постриглась, — заметил он.

— Да, теперь мои волосы короче, — подтвердила Куми. — Я ношу их так уже года три.

— Мне нравились длинные.

— Знаю, — сказала она.

Сейчас волосы у нее ниспадали на плечи, а раньше почти доходили до талии.

— Это выглядит… более профессионально, — пробормотал Томас.

— Спасибо, — сказала Куми, озаряясь такой знакомой, абсолютно родной улыбкой, что Найт вздрогнул и отвел взгляд в сторону.

— Я Джим Горнэлл, — представился священник. — Служу в том приходе, где работал перед смертью Эд.

Пожав ему руку, Куми поклонилась, и Томас подумал, что эту привычку она приобрела с тех пор, как вернулась в Японию.

— За мной следят, — начала Куми, переходя сразу к делу. — Когда я тебе звонила, у меня в кабинете был один тип. Американец. Я уже видела его в гольф-клубе рядом с моей работой.

— Быть может, он просто любит гольф, — предположил Томас.

— Том, попадая в Японию, американцы начисто забывают про гольф, — напомнила Куми. — Они просто не могут себе этого позволить.

— Ты полагаешь, он из МВБ?

— Ребята из этой конторы уже расспрашивали меня про тебя, — покачала головой Куми. — Если тот тип работает в государственной структуре, сюда он прибыл по совершенно закрытым каналам. Моя работа находится всего в квартале от посольства, так что она как магнит притягивает американских бизнесменов, желающих сорвать крупный куш, но этот тип не похож на официальное лицо.

— Это еще почему?

— Он носит козлиную бородку. Это никак не подходит тому, кто имеет связи с деловой или политической Японией.

Паркс?

Кивнув, Томас рассказал Куми о своих встречах с Парксом.

— Я понятия не имею, каким боком он сюда подходит, — признался Найт. — Но данная личность определенно имеет к этому какое-то отношение. Он опасен. Если ты видела у себя в кабинете именно его, то он попал сюда прямиком из церкви Святого Антония в Чикаго, а ему еще нужно было завернуть в Италию.

— Кто бы это ни был, но я не знала, можно ли доверять телефону, поэтому мне пришлось сделать вид, будто я не хочу с тобой говорить.

— Вообще-то, я удивлен тем, что ты со мной общаешься, — заметил Томас.

Хотя он произнес это небрежно, в его словах прозвучала боль, и улыбка Куми явилась уклончивым ответом.

— МВБ известно, что ты в Японии, — сказала она. — Не знаю, почему никто не встретился с тобой и японскую полицию не попросили тебя задержать. Вероятно, спецслужбы полагают, что, если тебе дать волю, ты сможешь больше узнать.

— Или надеются на то, что со мной произойдет какой-нибудь несчастный случай. Тогда все завершится само собой, — заметил Найт.

— У Томаса складывается очень блеклое представление о правительстве нашей страны! — Джим усмехнулся.

— Что вы хотели сказать? Как это «складывается»? — спросила Куми. — Сколько я знаю Томаса, он гордился своим скептическим отношением к американскому правительству.

— Скажем так, в преклонном возрасте я стал более циничным, — ответил Найт.

— Жаль, — совершенно серьезным тоном заявила Куми. — Прежде ты был невинным младенцем с широко раскрытыми глазами.

— Ты пришла сюда, чтобы мне помочь ил и же снова приняться за оскорбления? — спросил Томас.

— То и другое, — сказала Куми. — Я отлучилась ненадолго. Мне нужно будет поливать маслом шестеренки Министерства сельского хозяйства, лесной промышленности и рыболовства через… — Она сверилась с часами. — Да, уже через три часа. Эта торговая делегация из Штатов поставила всех на уши.