Розовая мечта - Людмила Григорьевна Бояджиева

— Залей тоску вином и приготовься слушать. Твоя исповедь не из разряда поучительных историй о здоровой спортивной юности. Но для истории болезни психдиспансера не тянет. К тому же я согласна — далеко не слепой, а очень мудрый рок толкал тебя ко мне. Я выпью за него, ладно? И ещё за свои неудачи, которые я ошибочно принимала за удачи судьбы. А это были лишь легкие подталкивания под зад — к тебе. К тебе, мой мальчик…

Я рассказала о неудавшемся романе с Аркадием и дружбе с Сергеем. О том, что была благополучна и счастлива с мужем до того момента, как не встретила на теплоходе свою первую любовь. Неосуществившаяся близость с Аркадием, затеянный им странный флирт зародил подозрения, что мое существование пресновато и за его надежной позолоченной рамкой есть нечто, способное всколыхнуть какую-то иную, скрытую волну жизни, какие-то неведомые острые, пряные её ароматы.

— То, что я сейчас расскажу тебе, наверно, лучше держать при себе. Я поделилась своей постыдной тайной с бывшей коллегой, психоаналитиком, знающим толк в подобных делах. Я была уверена, что это болезнь.

Юл насторожился, приготовясь высмеять мои признания, но когда я закончила мое повествование, его лицо стало таким далеким и незнакомым, что я пожалела о своей откровенности. Дура! Ведь знала же — всем своим опытом врача и женщины, что далеко не всякая правда должна подлежать огласке, и что даже очень близкий человек не способен зачастую понять то, что способно унизить его гордость. Юл стал смущенным и зажатым. Быстро натянув свитер и брюки, он вышел на кухню и я слышала, как бежала в стакан холодная вода. Вернулся с новой бутылкой вина:

— Тебе налить?

— Нет. Все это ушло в прошлое, от которого я совершенно свободна… И освободил меня ты… Я стала работать в Службе доверия, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей и преследовавшей меня… — Я на секунду задумалась, стоит ли договаривать, и завершила признание. — …от преследовавшей меня сексуальной неудовлетворенности… Регулярная, размеренная супружеская постель, чувство родственной близости и дружеского доверия, связывавшей меня с Сергеем, способны дать иллюзию счастья… Нет — настоящее счастье его покойную разновидность…

— А для настоящего не хватает приключения, остроты, риска… — жестко дополнил Юл. — Значит я — это и есть приключение. Острая приправа к диетическим деликатесам мадам Баташовой.

— Ты умеешь быть жестоким. — Я поднялась, взяв одежду. — Надеюсь, это не самое сильное твое чувство. Позвони, когда победит то, о чем ты декларировал чуть раньше — любовь и сострадание.

Он поймал меня за руки, и так стоял, опустив голову, не в силах посмотреть мне в глаза.

— Я патологически ревнив… — Хрипло признался он. — И сейчас думал, как разыскать в Стамбуле этого парня и убить его…

— Парня — ни имени, ни лица которого мне не дано было узнать. — Я усадила его на диван, шепча в щеку: — Пойми, это был всего лишь символ, знамение… Предвестник того, что в моей жизни должен появиться ты, а я не должна этому противиться… Ведь все считают меня пресной и сдержанной женщиной…

Юл приблизил ко мне свои губы:

— Укуси-ка меня, волчица, укуси до крови. Я хочу убедиться, что твой огонь — только для меня.

И вновь мы вцепились друг в друга, чтобы подвести черту под своим прошлым. Захлопнуть дверь в тайники сознания, полные «скелетов». Мы вышли из схватки обновленными и ещё более близкими…

— Странно, но я не ревновал тебя к мужу. Вернее — не очень сильно. Потому что чувствовал, как ты тянешься от него — ко мне… И даже жалел его — как честный грабитель обворованного человека… Ведь я решил отнять тебя у него, Слава…

— Я не представляю своей жизни без тебя. Но пока не будем решать все сразу… Пойми — Сергей действительно дорог мне. Есть Софка, есть дружба. Часто мне кажется, что я единственный близкий человек Сергея, хотя никогда не вникаю в его дела.

— Это понятно. Думаю, твой муж занят сейчас в каких-то очень серьезных разборках. И он бережет тебя, отстраняя от своих секретов… Слава, я должен тебе кое-что рассказать… Наверно, давно уже должен был это сделать, не дожидаясь, пока мы станем так близки…

Я положила голову на его плечо, наслаждаясь ощущением женщины, прильнувшей к своему хозяину и защитнику. Юл сунул нос в мои волосы и, касаясь уха губами, сказал:

— Я видел тогда ночью человека с простреленной рукой. — Он остановил мою попытку подняться и крепко прижал к себе. — Я не мог уйти, простившись с тобой и смотрел на темный фасад дома, ожидая, когда зажжется свет. Мне необходимо было знать, как светится твое окно… Он выбежал, зажимая левую руку и, сев в припаркованный за углом автомобиль, уехал… Только увидев капли крови, я понял, что человек ранен. Я шел по следу — словно клюквинки, раздавленные в сверкающем снегу, капли вели меня к подъезду. Я задрал голову, соображая, относится ли этот подъезд к тому окну, которое я счет твоим — свет приятно золотился сквозь спущенные шторы. И тут прямо на меня выскочил малый — секунду мы стояли нос к носу, и он юркнул в темноту. Черная шапочка, которую обычно надевают киллеры, и невыразимое брезгливое презрение в глазах насторожили меня. Я сообразил или придумала, что стрелял именно он…

— Значит, ты видел этого человека?! Господи! Ведь он стрелял в моего знакомого… Понимаешь, Сергей не мог встретить меня после ночной смены и прислал своего знакомого парня. Мы поднялись к нашей двери и здесь почти неслышно хлопнули два выстрела. Одна пуля застряла в дверном косяке, другая ранила Геннадия… На его плече расплылось кровавое пятно…

— Слава! Этот гад метил в тебя! — Юлий сел и встряхнул меня за плечи. — Я же не знал! Я не мог знать, что он охотился за тобой… Эх! Я ведь чуть не поймал его!

— Сумасшедший! Он был вооружен. И, конечно, стрелял не в меня. Геннадий одел куртку Сергея. У них похожие фигуры. Возможно, Сергей узнал, что за ним следят, а может они поменялись одеждой случайно. В их «конторе» часто бывают ЧП…

— Как же так? Сергей переоделся, зная, что на него готовится покушение, причем, в тот момент, когда он будет провожать тебя! Он же рисковал тобой!

— Этого не может быть. Твоя версия ошибочна. Сергей сто раз закрыл бы меня своим телом. Но подставить… Никогда.

Юлий задумался,