Хроника гениального сыщика - Артур Кангин

— Это фокус такой? — перекатил Рябов кадык.

Арсений Валерьевич протянул мне новехонькую пачку евро, одна к одной, соток.

— Пощупаете? Взгляните на просвет. Настоящие. Причем все это богатство появляется, когда открываю именно я. Спасибо господину Мюллеру. Кстати, он тоже дворянин. Маркиз или барон. При личной встрече уточню обязательно.

— И с таким шкафом вы тяните суетливую канитель с «Вертикалью»? Зачем вам этот ансамбль? — почесал я затылок.

— Мюллер сказал, если я вздумаю покинуть «Вертикаль», то шкафчик он заберет.

Салямский закрыл дверцы.

Я не удержался, резко отворил его.

Пуст!

Стенки изъедены жуком до трухи, жалкого тлена.

4.

— Так где же эта Зоя, уволенная? — с горловым клекотом вопросил Рябов.

— Откуда мне знать? Эта юная сучка отвергла даже орал! Могу ли я держать такого сотрудника?

Вышли из небоскреба на улицу.

— Забавная конторка… — пробормотал Рябов.

— Забавный шкаф! — вскрикнул я.

— Постойте! — слышим позади.

Оглядываемся.

Нас догоняет Заруб Махмутович. Лысоватый, с брюшком, трогательный в своей тщетной попытке стремительно перемещаться в пространстве.

— Я эту поганую ручку стырил, я! — Заруб смахивает со лба налитой жемчуг пота.

— Какого черта? — шепчу я.

— Это месть! Салямский сгубил мою карьеру… Ручку я выбросил в очко дощатой уборной. У себя на даче, в Перловке.

Идем по Багратионовскому мосту, справа и слева открываются просторные виды на Москву-реку. Молчим. Размышляем.

Рябов стопорнул возле киоска с нарезным оружием. Калаши, стечкины, макаровы, гранатометы… Только на прошлой неделе Госдума разрешила свободную продажу любого оружия.

Заруб хватает меня за локоть:

— Остановите Салямского! Он безумен.

Рябов попросил показать ему автомат «Узи». С наслаждением, как роскошную женщину, ощупал его. Скосился на Магомедова:

— Мы с нетерпением ждем продолжения вашей исповеди.

— Видели по стенам в офисе кораблики и белых кобыл?

Рябов в шутку прицелился в Заруба:

— Дальше?

Художник с раздражением отвел дуло:

— Заставляет меня с маниакальным упрямством рисовать только эти сюжеты. А я же закончил Строгановку! С красным дипломом. Мнил себя вторым Глазуновым.

— Так рисуйте другое. Для себя. Для души, — посоветовал я.

— Не могу! Меня будто заклинило. Зарплата-то у меня с пятью, иногда даже с шестью нулями.

— Мы в курсе… — Рябов отдал продавцу «Узи», попеняв на излишнюю жесткость курка. — Я о зарплате.

— А может, меня заговорили. Есть подозрение, что Галина Алексеевна и Елена, не помню отчество, ведьмы. Причем ведьмы черные. Выполняют деликатные поручения Аркадия Владимировича.

— Это шутка? — оскалился Рябов.

— Пойду я, — громово высморкнулся в клетчатый платок Заруб. — Надо рисовать очередную блондинистую кобылу. У меня же семь своих детей и девять внебрачных.

Товарищ Магомедов на заплетающихся конечностях побрел, обернулся:

— На корпоратив он вас пригасил?

— Придем и без приглашения, — выпятил я подбородок.

— Не выдавайте меня. Я сам признался.

— Могила… — добродушно осклабился Рябов.

Прошли мост. Спустились к громадине ТД «Европейский».

— Сейчас скачаем в «Ютубе» выступления «Вертикали». Вертикальный же шкаф, скажу откровенно, меня напряг.

— Двойная игра… — прошептал я.

5.

Дома мы с Рябовым по очередности приняли пенную ванну с лепестками лотоса. Просушили волосы китайским феном. Выпили по чашечке крепчайшего зеленого чая. И сразу же приникли к могучим сетям интернета.

Честно говоря, ролики ансамбля «Вертикаль» оказались, как говаривал Зощенко, маловысокохудожественными. Солисты, широко разевая ротовые пазухи, контрастно освещенные софитами, пели:

Вертикаль — ты отец нам и мать.

Вертикаль — ты дала нам на хлеб и на соль.

Вертикаль — славу тебе будем петь

Мно-о-о-ого лет!

— Тошнотворное зрелище… — поморщился сыщик. — И надо же так с потрохами продаться?!

— А мне голос Галины Алексеевны пришелся по душе, — возразил я. — Славный такой мальчишеский дисконт. А вот Елена явно дала петуха. Не попала ни в одну ноту. И я не въехал, поет ли сам дворянин Салямский или же только пасть разевает?

— Загадка…

Больше всего поразил ролик с солирующей Зоей Шнырь. Худющая, в черном платье до пят, она задорно пела:

— Эх, Зоя! Кому давала стоя?

— Начальнику конвоя…

За пачечку «Прибоя».

— Теперь я, кажется, понимаю, почему Зоя уволена, — смутился я. — Она же поет вне концепции.

— Напротив, — сощурился Рябов, — строго в русле концепции. Пачка «Прибоя» — это та же зарплата. Кстати, прибой рифмуется с офисным живописным корабликом в бурном море.

— Давайте-ка укладываться спать, — зевнул я. — Утро вечера мудренее.

Поутру нас разбудил телефонный звонок. На проводе Заруб Махмутович.

— Откачал я говно-то! — кричал он в трубку. — Я о своей деревенской уборной. В Перловке.

— Зачем вы нам это докладываете? — сонным голосом прошептал я.

— Так ведь нашел я треклятую ручку. Тщательно протер ее нашатырным спиртом.

— Аммиаком? — не мог я ни уточнить как доктор.

— Именно! Стала лучше, чем прежде. И пишет.

— Повинитесь перед Салямским? — выгнул бровь Рябов.

— Вы чего?! Он же меня сразу под зад коленом. Помогите выкрутиться. У вас же мозги аналитические.

— Лады, — потянулся сыскарь. — Как там ваша очередная белая кобыла или кораблик в бурном море?

— Не могу их писать. Как достал ручку в говне, будто заклинило.

— Это что-то фрейдистское, — сощурился я. — Анальный фактор.

— Наверно… Только не у меня, а у Салямского.

— А он-то тут причем? — ухмыльнулся Рябов.

— Галина Алексеевна с Еленой каждый день ему ставят клизмы. Из гречишного меда. Попросил он как-то Зою Шнырь клизму поставить, да она как увидала жопу босса, расхохоталась до колик. Не смогла сдержаться.

— Почему? — выгнул я бровь.

— Говорила, мол, жопа — бабья. Простонародная. Куда там ей до столбовой дворянской.