Эксперт по убийствам - Николь Апсон

— И да, и нет. Артур погиб, обоих детей у меня забрали — что ждало меня на воле? Депрессия, знаете ли, жестокая болезнь. Она все умерщвляет — жизнь лишается всех удовольствий, всех красок и всех ощущений. Исчезает все. Даже если бы я оказалась в местах, которые прежде любила, и увидела то, что когда-то доставляло мне радость, не думаю, что для меня хотя бы что-нибудь переменилось. Возможно, мне стало бы еще хуже, и потому я чувствовала даже удовлетворение оттого, что оказалась там, где я была никем. — Она быстро докурила сигарету и бросила окурок на рельсы. — Элиот лишил меня всего — детей, моей книги и моих способностей к творчеству.

— И вашего таланта радоваться жизни.

Марта кивнула:

— Точно. Это чувство трудно объяснить словами. Помню, сразу после того как Элиот ушел на войну, мы с Артуром оказались в Кембридже. Он повел меня в музей, что стоял у дороги рядом с Ботаническим садом, где Артур работал, — там находились его любимые картины. Одну из стен украшали полотна импрессионистов, и мы, потеряв счет времени, стояли перед совершенно необыкновенным пейзажем Ренуара — таким проникновенным, что от него невозможно было отвести взгляд. А рядом с ним висели две картины поменьше: портрет танцующей женщины и портрет женщины, играющей на гитаре. Меня удивило, до чего они выглядели жалкими по сравнению с пейзажем — трудно было поверить, что портреты написаны тем же самым художником. Но Артур сказал мне, что эти портреты нравятся ему даже больше, потому что Ренуар написал их уже в пожилом возрасте, когда руки его были искалечены артритом. Артур считал, что в решимости создавать красоту, невзирая на боль, есть особое благородство. Я всегда помнила его слова и, наверное, чувствовала то же самое. И мне хотелось создавать красоту своим пером, но после того, как погиб Артур и я все потеряла, я просто не в силах была этого сделать. В книгах и произведениях искусства должна присутствовать красота, даже если они начинаются с вопля, но мне как будто кто-то мешал ее отображать. Вы меня понимаете?

— Понимаю. Даже лучше, чем вы думаете.

Марта удивленно посмотрела на нее, но Джозефина решила не вдаваться в подробный разговор на эту тему — даже на расстоянии она чувствовала, что Арчи уже теряет терпение.

— Но вдруг объявился Рейф, и у меня появился проблеск надежды, — продолжала Марта. — Как там Лидия говорит в вашей пьесе? «Когда убивают радость, она умирает навсегда, но и после этого человек способен стать счастливым».

Мне всегда нравилась эта реплика — именно так я и чувствовала. Я знала, что вместе с Артуром из моей жизни ушла радость, но я думала, что, если удастся вернуть детей, снова смогу быть счастливой. Я готова была на все, чтобы только восполнить потерянные нами годы. — Марта умолкла, но Джозефина не стала ее торопить, чувствуя, что она еще не все сказала. — Я знала: то, что Рейф предложил, было страшным злом. Конечно же, знала, но тогда это для меня не имело значения. И я действительно вас ненавидела, но не потому, что думала, будто вы украли мой труд. Все было сложнее. Видите ли, в том месте, где я находилась, единственное, что меня удерживало в жизни, — это мысль о том, что когда-нибудь я смогу отомстить Элиоту, причинить ему такую же сильную боль, какую он причинил мне. А вы у меня это отняли. Вы выиграли судебное дело и вынудили его покончить с собой до того, как я успела причинить ему страдания. Вы даже представить не можете, какую я к вам питала неприязнь.

Джозефина не стала ей возражать, она только спросила:

— А вы и вправду собирались убить Обри?

— Поначалу да. Я ведь понятия не имела, что он родственник Артура. В пятницу я была в таком состоянии… Когда вы подошли к такси вместе с Лидией, я поняла, что допустила ошибку и указала Рейфу не на того человека. Как только Лидия вышла на сцену, я поспешила в «Уиндхем» к Рейфу. Когда же он сказал мне, что дело сделано, мне стало страшно. А потом он сказал, что Обри что-то подозревает и скоро до нас доберется, и меня охватила паника. Ведь если бы нас поймали, я бы уже никогда не вернула своих детей, а это все, чего я хотела. Рейф меня уверил, что, если мы будем действовать быстро, положение еще можно спасти; и я поначалу согласилась с его планом. Когда настала решительная минута, я просто не смогла этого сделать. Обри ведь ничего не знал, правда же? Рейф все придумал, чтобы я за него сделала это грязное дело.

— Он кое-что знал, Марта, — тихо сказала Джозефина, — но он не знал, ни кто вы такая, ни что вы сделали. — И Джозефина рассказала о том, что узнала от Элис Симмонс об убийстве Артура и о договоре Уолтера с Винтнером. Марта слушала и не могла поверить услышанному, а Джозефина с ужасом подумала о том, что на ее долю выпало еще раз вдребезги разбить жизнь этой женщины. — Так что самоубийство Винтнера не имело ничего общего с «Ричардом из Бордо» и судебным процессом, — завершила она свой рассказ. — Он покончил с собой потому, что его вот-вот должны были изобличить как убийцу. Убийцу Артура.

После долгого молчания Марта сказала:

— Так вот о чем говорила вчера вечером Лидия. Она упомянула о каком-то убийстве, а я понятия не имела, что речь идет об Артуре. А Рейф знал, что его отец убийца?

— Думаю, да. Арчи уверен, что он все это сделал, чтобы защитить репутацию отца. Бернард Обри хотел восстановить справедливость по отношению к своему племяннику и почти двадцать лет искал доказательства убийства и наконец нашел то, что искал. Он собирался рассказать Элспет всю правду, когда ей исполнится восемнадцать.

Платформа стала заполняться пассажирами, ожидавшими посадки на два отбывающих поезда: один оправлялся в центральные графства, другой — на север, но Марта, погруженная в свои мысли, именно этого не замечала.

— Столько лжи, — сказала она наконец так тихо, что Джозефине пришлось к ней наклониться, чтобы в этой вокзальной шумихе ее расслышать. — Столько людей не сумели простить зло и оставить в покое прошлое. Каждый из нас в своем роде преумножил злодеяния Элиота. Если бы я отказалась помочь Рейфу или если бы у Обри хватило сил оставить прошлое в покое, Элспет была бы жива.

— Обри не мог жить так, как будто ничего не случилось — не такого сорта он был человек. У него имелось очень ясное представление о том, что правильно, а что нет, и ему даже в голову не пришло бы, что правый суд над Элиотом Винтнером не столько залечит старые раны, сколько нанесет новые. Бернард всегда чувствовал себя ответственным за смерть Артура — он очень любил свою сестру и ее сына. Бернард, по словам его жены, круглый год сажал в его честь ирисы.

Как показалось Джозефине, во время всего разговора Марта оставалась более-менее спокойной, но упоминание об ирисах в память об Артуре совершенно сразило ее. Джозефина обняла Марту за плечи и ждала, пока ее слезы утихли.

— Это первые цветы, которые Артур для меня посадил, — объяснила Марта и, заметив, что один из носильщиков на платформе удивленно уставился на них, в смущении отвернулась. — Он посадил их вокруг всего дома; их название означает «взгляд с небес», и они символизируют красноречие — Артур сказал, что эти цветы помогут мне писать. Он взял с меня обещание, что каждый раз, когда я буду посылать ему во Францию письмо, то вложу в него цветок, потому что Ирис была посланницей Зевса, и поэтому письмо дойдет в целости и сохранности. — Марта грустно улыбнулась. — Нос «Белым сердцем» Ирис меня подвела. Рукопись была отослана Артуру вместе с моим любовным письмом, а я даже не знаю, прочел он их или нет. Глупо, но это неведение порой расстраивает меня больше всего на свете.