Девочка для шпиона - Фридрих Незнанский

…По мере чтения анонимки лицо Пермитина не менялось, и, когда он положил письмо на стол, взгляд был по-прежнему спокоен и даже несколько ироничен.

Шеф молчал, поэтому Пермитин спросил:

— Мне надо принять какие-то меры по поводу этой бумажки?

— Я и не знал, что ты строишь семейную династию, — вместо ответа промолвил хозяин. — И на свадьбу меня не позвал…

— Вы тогда еще здесь не работали, — не очень любезно напомнил Пермитин. — Я вообще-то со службы никого, кроме пары личных друзей, не приглашал. А друзья мои еще при Бакатине в отставку ушли. Так что кто сколько выпил, что подарили молодым и что было на столах, вы можете узнать только от меня.

— Эдуард Геннадиевич, — мягко сказал шеф, — если вы не знаете, как я отношусь к анонимкам, то поясню: в отличие от гражданской конторы мы не будем эти бумажки рвать и выбрасывать, мы будем искать авторов и гнать их отсюда. Анонимщик — потенциальный предатель, вы согласны?

— Согласен.

— Однако какие-то моменты не мешало бы прояснить, как вы считаете?

— Хорошо. Задавайте вопросы. Однако я оставляю за собой право не отвечать на те, на какие не сочту нужным. Тем более что спрашивать особенно нечего.

— Почему?

— Потому что я свою дочь с ним не сводил, познакомились сами, сами решили пожениться. Все, что от меня требовалось по такому случаю, я сделал. Когда узнал, что Юрка наш, сразу сказал ему, что у меня в отделе он работать никогда не будет. Он и не настаивал. Путем полулегальных махинаций нам удалось удачно разменять квартиру, так что с первого дня молодые живут отдельно. Что там и как у них дела, может, наверное, рассказать жена. Она у них чаще бывает.

Хозяина не покидало ощущение, что Пермитин слегка над ним издевается. От этого чувства было досадно.

— Меня не интересуют интимные стороны жизни благоприобретенного члена вашей семьи. Но хотелось бы знать, прав ли аноним, когда утверждает, что Андриевский работал сначала у нелегалов на подхвате, а потом сделал совершенно неожиданный скачок к головастым?

— Я не могу вам ответить, потому что не знаю, но выяснить это очень просто: надо проследить по приказам о перемещениях и назначениях и потом спросить у обоих начальников отделов, чем они руководствовались, принимая согласованное решение.

«Хитер, сволочь! — думал, глядя на Пермитина, шеф. — Конечно, кто же сознается, что после тонких, но прозрачных намеков заместителя начальники отделов постараются, чтобы его туманные предположения были исполнены столь же четко, как исполняется приказ. И спроси у них сейчас шеф разведки прямо в лоб: советовал Пермитин зятя пристроить? — будут отнекиваться, как нашкодившие школьники. Вся беда России в том, что тут, как на Сицилии, дружба да любовь сильнее закона. Так сколько там той Сицилии, а у нас вон какие просторы, и везде бардак!»

— А вот этот момент, об отношении к службе, как вы можете прокомментировать?

— А никак не надо комментировать! Надо проверить и, если сведения подтвердятся, наложить на Андриевского взыскание, а то и вон из ведомства по собственному желанию. Таких случаев сколько угодно. Вам, кстати, не мешало бы обо всем расспросить самого Андриевского. Вы знаете, что он обладает феноменальной памятью: до последней запятой дословно запоминает текст, просмотрев его один раз. То же самое и с разговором двух лиц, только на нем надо сосредоточиться. Однажды благодаря таким его свойствам мы разоблачили двойного агента. То есть он давно был у нас на подозрении, но осторожен был, как маньяк. Встречался со своим куратором с того берега в самых неожиданных местах, чтоб не успели «хвост» подцепить, поставить аппаратуру. В тот раз ехал в вагоне метро и разговаривал со связником. Юрка стоял рядом с видом зачуханного интеллигента и смотрел в газету, а сам слушал каждое слово. А потом мы того взяли и сказали, что знаем, кто его связник и о чем они говорили в таком-то месте в такой-то час. Он думал, что мы блефуем, в подземке практически невозможно записать разговор, находясь сбоку от того, кого пишешь. И тут приходит Юрий, садится напротив и начинает шпарить слово в слово весь разговор двойника со связником. У того, естественно, шары на лоб — извините, как вы узнали, кричит. Да чего там узнавать, связника, мол, твоего раскололи, он по нашему приказу и магнитофон с собой взял, когда к тебе пошел. Наш двойничок и спекся…

Шпионские байки, вяло и устало подумал начальник службы.

— Если откровенно, хотелось бы просто узнать предварительно, насколько хорошо этому писаке известен человек, о котором он пишет… — проворчал он.

— Знает достаточно хорошо. Вне всякого сомнения, служит рядом или служил совсем недавно, да и зацепка есть — учились в одной группе. И что самое печальное, наверняка близкий друг…

— Почему такое суждение?

— Про Мину Юрий не всякому скажет.

— Про какую мину? А-а, про даму! Значит, это правда?

— Это, пожалуй, единственный бесспорный факт во всем письме.

— Ну, знаете, Эдуард Геннадиевич! Он же на вашей дочери женат!..

— Я вам больше скажу — моя дочь с ней приятельницы.

— ?!..

— Это ведь в анонимке написано, что она проститутка. Возможно, она и занимается этим, но в очень приличных местах, потому что милицейскую шушеру не переваривает. А работает она в турагентстве, через нее моя дочка оформлялась на экскурсию в Англию, с ней поехали, и там Лека с Юрием познакомились.

— А почему кличка такая странная?

— Мина-то? Характер у нее взрывной, так дочь объясняла. Сидит себе мурлыкает, как кошечка, а чуть что не так — гром и молния!..

Оставшись один, хозяин долго и бездумно вертел в руках толстый овальный китайский карандаш. Его не покидало чувство, что заместитель Пермитин, не особенно таясь, презирает его за то, что он, новый шеф, плохой профессионал, за то, что в его лице старая шпионская крыса олицетворяет всех тех, кто превратил старый крепкий фрегат КГБ в два бессильных и слабоумных выкидыша. Нет, не хозяина вина в том, что разбежались профессионалы, ушли традиции и принципы. Он-то всерьез хочет сделать СВР такой же солидной и респектабельной конторой, как ЦРУ. Но кто-то или что-то все время мешает.

— Это провал, подумал Штирлиц, — неожиданно вслух промолвил шеф разведки сию нелепость и, опомнившись, яростно сплюнул в чистую пепельницу.