Вне подозрений - Джон Диксон Карр

Мысли Батлера перенеслись назад, к десяти утра вчерашнего дня — началу процесса, который теперь завершался. Он снова слышал шепоты и шорохи, снова видел парики барристеров, склоняющиеся друг к другу, как огромные причудливые цветы, судью в красной мантии, сидящего в высоком кресле слева, под сверкающим золотом мечом правосудия.

И снова в его ушах звучал заунывный голос пристава:

— Если кто-нибудь может сообщить милордам королевским судьям или королевскому генеральному прокурору на этом судебном процессе между нашим суверенным повелителем, королем, и подсудимой о каких-либо изменах, убийствах, кражах и других преступлениях, совершенных обвиняемой, пусть выйдет вперед, и его выслушают, ибо обвиняемая сейчас предстанет перед судом в ожидании приговора. Все те, кто обязан свидетельствовать против обвиняемой, пусть выйдут вперед и дадут показания, иначе они потеряют это право. Боже, храни короля!

Секретарь суда поднялся во весь рост со своего места ниже кресла судьи и посмотрел на скамью подсудимых через головы солиситоров.

— Джойс Лесли Эллис, вы обвиняетесь в убийстве Милдред Хоффман Тейлор в ночь с 22-го на 23-е число прошлого февраля. Джойс Лесли Эллис, вы виновны или невиновны?

Джойс, поднявшись со скамьи подсудимых между двумя надзирательницами, выглядела удивительно ярко в своем «лучшем» наряде, состоящем из мешковатого коричневого костюма и желтого вязаного свитера. Но она не поднимала взгляд.

— Я… я невиновна, — ответила девушка.

— Можете сесть. — Судья указал на стул позади нее.

Судья Стоунмен, чей парик, обрамлявший сморщенное старческое лицо, казался настоящими волосами, выглядел маленьким и щуплым под алой мантией. Жюри, одиннадцать мужчин и одна женщина, быстро присягнуло без вопросов обвинения и защиты. Мистер Теодор Лоуднес, маленький толстый человечек, поднялся с чопорным покашливанием, чтобы открыть дело от имени Короны.

— Ваше лордство, господа присяжные…

Вступительная речь мистера Лоуднеса была корректной и весьма умеренной. Но он имел репутацию суетливого «погонялы». Несмотря на все «мы попытаемся доказать…» и «я предполагаю…», он рисовал портрет озлобленной женщины, боящейся потерять наследство в пятьсот фунтов, которая отравила свою благодетельницу и без всяких эмоций слушала звонок, зовущий на помощь.

Миссис Милдред Тейлор кричала и требовала эту соль? Пожалуйста! Она получила то, что считала солью Немо и что, как докажет обвинение, можно было легко достать из незапертого шкафчика в незапертой конюшне.

— Этот яд не действует мгновенно, — продолжал мистер Лоуднес. — Задайте же себе вопрос: стала бы миссис Тейлор или любой человек, оказавшийся в подобном положении, звать на помощь? Тем не менее подсудимая отрицает, что миссис Тейлор это сделала. Спросите себя: почему на жестяной банке были отпечатки пальцев только обвиняемой и покойной? Спросите себя: кто мог принести сурьму в дом, описанный самой обвиняемой в ее показаниях окружному детективу-инспектору Уэйлсу как «неприступный, словно крепость»?

По залу пробежали шепот и скрип, как будто зрители обменивались друг с другом мыслями.

— Скверно, — пробормотал один из коллег Батлера на скамье позади. — Что ирландец на это ответит?

— Не знаю, — отозвался другой. — Но скоро будет фейерверк.

Фейерверк начался во время допроса мистером Лоуднесом его четвертого свидетеля, миссис Алисы Гриффитс.

— Не скажете ли вы нам, миссис Гриффитс, где вы находились во второй половине дня, приблизительно без четверти четыре, 22 февраля?

— Вы имеете в виду, сэр, когда я вошла в комнату миссис Тейлор посмотреть, все ли в порядке с огнем?

Обвинитель вздернул подбородок, блеснув стеклами пенсне на толстой физиономии.

— Я не хочу задавать наводящие вопросы, миссис Гриффитс. Просто расскажите вашу историю.

— Ну, я это сделала.

— Сделали что?

— Вошла в комнату, — сказала свидетельница.

Теперь по залу пробежал смешок — в основном со стороны привилегированных мест для членов городской земельной корпорации за скамьями защиты. Судья Стоунмен на мгновение поднял глаза, и в зале тут же стало тихо.

Миссис Гриффитс была решительной полноватой маленькой женщиной лет сорока пяти. Хотя она была одета достаточно убого, как и другие женщины в зале суда, но на голове у нее красовалась новая шляпка с яркими розовыми цветами. В уголках ее рта пролегли недовольные морщинки. Она была напугана, суетлива и потому сердита.

Мистер Лоуднес невозмутимо разглядывал ее.

— Покойная тогда была одна?

— Да, сэр.

— Что она вам сказала?

— Что приходили миссис Реншо и доктор Бирс, но не остались к чаю. Что доктор Бирс ушел первым, а потом миссис Реншо. Что у нее был крупный разговор с миссис Реншо о религии.

— О чем?.. О, понимаю. Значит, покойная была очень религиозной женщиной?

— Да, по ее словам. Но в церковь она никогда не ходила.

— А миссис Тейлор говорила что-нибудь о подсудимой?

— Ну… да, сэр.

— Ваша сдержанность делает вам честь, миссис Гриффитс. Но, пожалуйста, отвечайте так, чтобы мы могли вас слышать.

— Мадам назвала мисс Эллис… скверным словом. Она сказала…

— Каким? — вмешался судья Стоунмен.

Лицо Алисы Гриффитс стало розовым, как цветы на ее шляпке.

— Таким… каким называют уличную девку, сэр.

— «Каким называют уличную девку», — задумчиво повторил мистер Лоуднес. — Она говорила что-нибудь еще?

Послышался громкий кашель. Патрик Батлер, взмахнув своей черной мантией, как плащом дуэлянта времен Регентства,[7]выпрямился в полный рост.

— Милорд, — заговорил он зычным голосом, — я должен извиниться за то, что прерываю моего ученого друга. Но могу я спросить, намерен ли мой ученый друг представить доказательства, что подсудимая была уличной девкой?

— Милорд, я не имел в виду ничего подобного! — воскликнул мистер Лоуднес. — Я всего лишь хочу продемонстрировать, что покойная была разгневана!

— Тогда могу я предложить, милорд, чтобы мой ученый друг ограничивался фактами? Возникла бы неловкая ситуация, если бы я, будучи разгневан, отозвался о моем ученом друге как об ублю…

— Bay! — громко прошептал один из барристеров на скамье сзади.

— В вашей иллюстрации нет надобности, — прервал судья стальным тоном. — Тем не менее, мистер Лоуднес, вы могли бы яснее выражать ваши намерения.

— Прошу прощения, ваше лордство, — мрачно произнес обвинитель. — Я постараюсь.