Непреклонные - Инна Тронина

Мила говорила, а мы слушали; в углах комнаты постепенно сгущался мрак. Сильно запахли цветы, особенно наши розы, и с естественными ароматами смешались духи всех собравшихся женщин. Водяная гамма, зелёные ноты, восточно-ванильные и с запахом специй — все они делали воздух в комнате терпким и густым. Почему-то от торжественной полутьмы, от ползущего в форточку холодка, от изысканных запахов цветов и духов мне стало по-настоящему страшно.

Все собравшиеся как-то сразу утратили элегантность и шарм, хотя наряды и драгоценности остались при них. Лица женщин стали проще и добрее, разом обмякнув и постарев. Вот так, всемером, мы могли сидеть на завалинке в деревне и слушать горестную исповедь восьмой. Мы были достаточно пьяны для того, чтобы расчувствоваться, но всё же не до такой степени, чтобы не принять близко к сердцу искреннее самобичевание.

— Я закончила с отличием медучилище, поступила в Первый Медицинский. Там и познакомилась с Пашей Шестаковым. Сначала мы учились в одной группе. Потом он внезапно ушёл из института, не дожидаясь отчисления за неуспеваемость. Родом он был с Новгородчины. Через год после отчисления я его встретила снова. Выслушала горестную историю про то, как он мотался в Москву, хотел устроиться шофёром к Жириновскому. И всё бы ничего, но денег не хватило. Чтобы вернуться в Питер, пришлось продать обручальное кольцо, которое отец дал поносить. Теперь нельзя домой являться. Папа убьёт, если узнает. На меня опять накатило, стало Пашку очень жалко. Привела его к себе. Сказала, что мы скоро поженимся. Родители удивились, но возражать не стали. Мы подали заявление, и стали жить одной семьёй. Родители купили мне платье — с кружевным верхом, корсетом на шнуровке и пышной юбкой. А ещё — длинные перчатки, фату, венок из искусственного жемчуга. Единственную дочь нужно было выдать замуж на уровне. Паша устроился работать в «Невские зори» стекломоем и полотёром. Свадьбу назначили на новый девяносто четвёртый год. Но всё внезапно рассыпалось, потому что в военно-морском госпитале, где я проходила практику, появился новый пациент. Это был моряк-подводник, которого положили к нам на обследование. Его больше нет на свете, но его имя часто мелькает в прессе, и я не хотела бы называть… В общем, мы встретились в баре, потанцевали. Было это на Петроградской. Он уезжал к себе на Север. Расставаться не хотелось, и мы отправились в гостиницу «Спутник», которая находится не очень далеко от моего дома. Мои обычные шуры-муры, игры, развлечения — так я воспринимала это поначалу. Думала вернуться домой до прихода родителей и Павла. Но, наверное, вмешалась судьба. Как раз в этот вечер Шестакову какой-то из его друзей тоже назначит встречу в «Спутнике». И мы столкнулись лоб в лоб. Вот уж действительно закон подлости! В ресторане гостиницы дело чуть не дошло до драки, швейцар даже пригрозил вызвать милицию. Я разозлилась и сказала Шестакову, что больше не люблю его и разрываю помолвку. Они с приятелем вылетели вон. А мне ничего не оставалось, как подняться в номер с моим моряком и остаться там на всю ноябрьскую ночь. Вернулась утром и застала маму в слезах. Папа долго ничего не мог понять. Свадебный наряд я продала подружке по институту. Павла пробовала искать кокочка и, кажется, нашла. Но он не захотел даже слышать обо мне. И с тех пор прошло много лет…

— Тот моряк и стал отцом Дениса? — тихо спросила я.

— Да. Но не спрашивай меня ни о чём — очень трудно всё это вспоминать. Да и ни к чему. Денис знает, что его отец погиб, и это действительно так. Кольцо своё я тоже загнала. А другое Шестаков прихватил с собой. Родителям было не до этого, мне тоже…

Мила взяла с маленького столика пачку сигарет «Лолита», протянула собравшимся. Потом поочерёдно поднесла зажигалку каждой; и мне, что приятно, первой. Мы закурили, и ещё одна гостья, девушка с длинной русой косой через плечо, которой очень не шло затягиваться и пить водку, спросила:

— Милочка, а дальше-то… дальше что было?

— А дальше было, Лидочка, как обычно. Визит к знакомому гинекологу. Диалог типа: «Мадам, я должен вас обрадовать! — Но я мадемуазель! — Мадемуазель, я должен вас огорчить!»

Мила рассказывала так образно и живо, что мы не утерпели и рассмеялись. Лида, юная и трогательная в своём темно-синем длинном платье, даже вытерла платочком слёзы. Но, несмотря на её строгость, я заметила, что курить Лидия умеет и любит.

— Мне не нужен был этот ребёнок совершенно. Теперь я прихожу в ужас и ненавижу сама себя за такие мысли, а тогда… Помеха в жизни, в учёбе… Во всём! Я призналась маме. Она вызвала тётю. А у той свои проблемы. Муж, отец восьмерых детей, в один прекрасный день взял и ушёл. «Извини, Натаха, но сил моих больше нет!» И пропал в неизвестном направлении. Хорошо, что хоть квартиру им оставил. Я бы с ума сошла, а кокочка… Вот железный человек! Примчалась в Питер, начала искать Шестакова. И ведь поймала на квартире приятеля! Стала стыдить, говорить о будущем ребёнке. Но Пашка ответил: «Я не уверен, что это МОЙ ребёнок…» И ведь, глист в скафандре, прав оказался! Шестаков был худощавый, высокий, кареглазый. Волосы — тёмный шатен. В фирме его ценили — очень уж ловко он окна мыл, мог в любую щёлку пролезть. А я родила младенца весом в четыре с половиной килограмма. Розовый, голубоглазый, кровь с молоком! Настоящий уралец, как говорили акушерки. Я ведь под Екатеринбургом рожала, по тётиной протекции. Сам главврач забегал, справлялся, как дела. Но это было потом, но прежде я пережила самые кошмарные дни в моей жизни…

Мила сбила пепел, крепко обняла меня и положила душистую, небрежно-элегантно убранную голову на моё плечо. Серьги в её ушах тихо забрякали, потаённо засветилось колье на груди.

— Я ревела, не переставая. Просила кокочку опять отправить меня к бабке, но та упёрлась рогом. «Ни за что! Знахарка та померла, да и я больше не желаю душегубствовать. Если дитя не от «чёрного», выращу его, как мать родная. Я знала, что чёрных у меня не было, поклялась. Мама в слёзы: «Наташа, перестань, тебе своих девать некуда! Хватит юродствовать, в самом деле. Никто не мешает решить вопрос, как обычно. Мы с Виталием работаем, мила учится, а куда ребёнка девать?» Отец так переживал, что попал в жуткую аварию. Поехал в Университет по служебным делам на своей «Волге», а из-за троллейбуса мальчишка на дорогу выскочил. Дело было зимой, кругом темнота и мороз. Папа только и смог, что врезаться в фонарный столб. Как я ревела, потому что могла бы сидеть рядом с ним и убиться насмерть! Ведь второй удар нанесла человеку, который даже голоса на меня не повысил ни разу! Мальчишка, гадёныш, ни царапины не получил, хотя сам во всём был виноват. И мне сделалось всё равно. Не до аборта было, только аудитории и больницы. Честно говоря, я надеялась на выкидыш. А кокочка предупредила: «Если вытравишь дитя, прокляну тебя! Он хочет жить и будет жить, некогда вам — везите ко мне в деревню, любая старушка присмотрит. Девятый забегает — ну и что? Можешь и родить на Урале, чтобы дома не позориться». Тетя тогда не знала, что и сама ещё родит. Ей сорок второй год шёл в ту пору. А в сорок три, уже от второго мужа, завела Мишеньку. Я академический отпуск брать не стала. Молока после потрясений не было совсем, и потому Денисёнок во мне особой нужды не испытывал. Только перед школой и забрала его с Урала, до сих пор скороговоркой и на «о» говорит. Моих папу с мамой сын плохо знает, а кокочку свою просто обожает. До сих пор вспоминает, как было весело в деревне. Тайга, река, шум и гам во дворе. Все продукты свои…