Опасное хобби - Фридрих Незнанский

Пока Турецкий мог сделать для себя один, но вполне весомый вывод: Бай знал об убийстве. Как и от кого — другой вопрос. Но он определенно знал. Как был уверен и в том, что старик именно убит, отчего и вызвало у него тревогу слово «покушение»: а вдруг ошибка произошла? Все остальное — сопутствующее.

Почему он так легко и довольно пространно выдал столько информации о Богданове? Видимо, понимает, что если прокуратура станет копаться, то их связи непременно откроются. А тогда как же так — незнакомы? Очень даже хорошо знакомы. Вот и повиниться пришлось — в невольном вроде бы пособничестве преступнику. Бай ведь ни разу не назвал Вадима преступником, но всей своей логикой подводил к этому. И занимался самобичеванием, зная, что за это ему все равно ничего не будет. Психология опытного преступника: повиниться в малом, чтобы скрыть крупное. Но не предвзятость ли это? Вопрос, как говорится, конечно, интересный…

А ответит нам на него вот эта самая машина, резво бегущая со вставленной новой свечой. Интересно какой? Поди, бошевскую не пожалел. Да и откуда у такого великого человека могут быть отечественные свечи?.. А еще чего нам вставили? Завтра узнаем, когда в машину залезут специалисты… Но вообще-то это был бы очень рискованный ход со стороны Бая. Неужели он поверил-таки? Да, получается, и на старуху бывает проруха: дурак следователь, неумеха водитель — явный же перебор. Хотя как посмотреть…

Следующий вопрос: что это были за Мане и Сезанны? Надо будет у Лени Кругликова, спеца по этой части, спросить. В музее на Волхонке проконсультироваться. Ведь ценность-то общенациональная, как недавно говорили. И про-давать-покупать как-то… Хотя черт их уже знает, что сейчас можно, а чего нельзя. Законы писаны, а не исполняются. Но если эти «картинки», как называет их Бай, да и цена за себя говорит, действительно представляют огромную государственную ценность, как же Бай собирается их продавать?.. А почему именно продавать? Сам станет любоваться на них. Интересно бы при случае взглянуть на три полотна, стоящие миллион долларов. Мог же он не называть этих художников, а, к примеру, десяток других — менее значительных? Мог. Но не назвал. Вывод? Кто-то еще знает об этой сделке. Кто? Разумеется, Богданов. Его, правда, нет. Но мы же можем его когда-нибудь поймать. А не случилось ли уже так, что Вадима Богданова вообще нет в живых? — пронзила вдруг Турецкого неожиданная мысль, до того простая и естественная, что он даже свернул к обочине и остановился.

«Надо пройти всю цепочку, проследить весь его день, только тогда можно делать окончательные выводы…»

Старик ограблен. Украдены все полотна. Или почти все. Но об этом теперь знает лишь единственный человек — Лариса. Она может сказать, что было и чего теперь нет. У старика наверняка был каталог. Где он теперь? Надо искать документы, всякие списки-расписки. Эти психи — народ дотошный. Стоп! Было сказано слово «расписка»? Не в этом ли скрывается секрет, главная причина того, что Бай не мог соврать насчет Мане и Сезаннов? Надо проверить. И вообще давно пора тебе, Александр Борисович, быть в Москве, на Фрунзенской своей набережной, где через сорок минут будут тебя ждать гонцы от Никиты.

А почему этот Андрей часов не носит? Как же он время-то узнает? Любопытная деталь, и потому Турецкий запомнил ее: вдруг когда-нибудь пригодится. И старую свою свечу, отданную Андреем, на ладони подержал и в карман сунул.

Времени до встречи оставалось уже немного, и Турецкий решил не подниматься к себе, а подождать у подъезда, в машине, и угадать гонца. Но угадывать, оказалось, не было нужды. Вскоре во двор въехал обычный милицейский «уазик», из которого выскочил парень в камуфляжной форме с пакетом в руке. Турецкий выбрался из машины и пошел ему навстречу.

— Привет! От Емельяненко?

— Вы Турецкий? Документ, пожалуйста. — И, прочитав удостоверение, вернул его и протянул пакет. — Товарищ полковник сказал, что с этими документами вы можете поступать по своему усмотрению.