Заклинатель - Лейтон Грин

голова жертвы отделяется от тела и помещается в специальный сосуд, который называется нганга. По верованиям, пока существует нганга, душа ико-аво остается в этом мире, в терзаниях и мучениях служа своему хозяину и выполняя его нечестивые приказы.

52

Грея качнуло. Он открыл было рот, но подавился словами. Это была так нереально, так невероятно, что он на миг счел все услышанное розыгрышем. Такого просто не могло быть.

Потом стиснутые губы и сдвинутые брови Виктора вернули его в реальность, и Грей стал ходить туда-сюда, сжимая и разжимая кулаки.

– И это все ради имени? – спросил он наконец. – Какого-то имени?

– Когда в деревне йоруба рождается ребенок, бабалаво провидит его истинное имя. Считается, что оно таит в себе суть ребенка, его дух. Это имя никогда не сообщают никому, даже родителям. Йоруба верят, что чье-то истинное имя дает безграничную власть над человеком, а бабалаво используют эти имена, чтобы влиять на своих последователей и контролировать их. Считай это своего рода куклой вуду.

– Все это звучит крайне примитивно!

– Для тех, кто верит в джуджу, такая угроза кажется ужасной. Если то, что сказал Фангва, правда, и премьер-министр родом из деревушки, некогда бывшей под властью бабалаво, тогда, что бы он ни заявлял публично о своих религиозных убеждениях, я не сомневаюсь: он всем своим существом боится, как бы Н’анга не докопался до его истинного имени.

Грей вскинул руки кверху:

– Как может образованный человек, премьер-министр, быть таким…

– Суеверным? По моему опыту, верования и суеверия, особенно в сообществах вроде деревень йоруба, обычно укореняются на всю жизнь. Я мог бы поразить тебя историями воздействия суеверий на людей твоей родной культуры, но сейчас тебе нужно понять только, в какой смертельной опасности Нья.

– Об этом не беспокойся. – Грей снова стал расхаживать по комнате. – А что за место, о котором говорил Фангва? Место, где может быть Н’анга?

– Игбо-аво. Если переводить напрямую, это означает «тайный лес». Это мы тоже обсуждали. Так называется место, святилище вдали от посторонних глаз, где бабалаво делает связанную с джуджу грязную работу. Игбо-аво Фангвы ты видел.

– И там, в этом святилище Н’анги, должна находиться Нья?

– Я думаю, да. Но это место может быть где угодно. Найти его вовремя будет невозможно. Нужно, чтобы Лаки привел нас туда.

Грей не ответил. Он по-прежнему метался по комнате, его руки находились в постоянном движении, он то и дело поглядывал на часы.

Еще два часа.

* * *

Прозрачные фиолетовые сумерки сменились чернотой, когда Грей оставил Виктора в баре напротив «Клуба “Лаки”». Клуб не подавал никаких признаков жизни, впрочем, их редко когда удавалась разглядеть снаружи.

Грей прокрался в дальний конец переулка на задах клуба и по ржавому балкону залез на крышу, с который открывался отличный вид на служебный вход. Распластался там и стал ждать.

Может быть, Лаки уже прибыл, а может, и не уходил из клуба с прошлой ночи. Ни первое, ни второе Грея не смущало, ведь ему нужно было увидеть, только как Лаки уйдет. Никаких иллюзий относительно совершенства собственного плана у него не было: от одной лишь мысли об этом он приходил в отчаяние. Возможно, перед тем как отправиться на ритуал, Лаки заедет еще в несколько мест или решит поспать. Интересно, он ночной или дневной человек, сова или жаворонок? Насколько рано он отправится к месту проведения обряда?

Но все это неважно. Независимо от того, что потребуется, куда поедет Лаки, что он будет делать, Грей не может его потерять. И если покажется, что хозяин клуба намерен сбежать, придется заставить его рассказать, где состоится ритуал.

Через час, а может, и через два, Грей услышал грубое урчание двигателя и приказал своему телу расплющиться еще сильнее, хоть и знал, что и без того почти невидим: фонари не горели, а его одежда терялась во тьме.

Машина въехала в переулок, Грей напрягся. Это был тот же самый «пежо», который преследовал их с Ньей. Из него вышли пять бандитов, некоторых Грей опознал.

Лаки среди них не оказалось.

Вся компания быстро вошла в заведение через заднюю дверь, на несколько мгновений выпустив в переулок пульсацию лихорадочной клубной музыки. Потом дверь захлопнулась, и Грей снова остался в тишине. Он старался не позволять себе думать о Нье и сосредоточиться на реальности, его тело и разум были напряжены в преддверии решительного момента. Не терпелось начать преследовать Лаки, сделать первый шаг по пути, который приведет к Нье.

Время шло, и он еще раз проверил, который час. Оказалось, два ночи. Должно быть, Лаки приехал где-то во второй половине дня.

Завибрировал сотовый. На нем высветился номер Виктора. Грей окинул взглядом переулок и поднялся на ноги. Должно быть, Лаки воспользовался главным входом. Грей снял трубку.

– Он выходит?

– Мне нужно тебе кое-что показать, – сказал Виктор.

– Не могу оставить пост. Что, если…

– Его там нет.

– Что? С чего ты взял?

– Просто приходи.

Грей поспешил прочь из переулка, нервничая, что приходится покинуть наблюдательный пункт. Виктор ошибается. Не может не ошибаться.

Опустив голову, Грей перешел пустынную Банк-стрит и нырнул в бар. Виктор один сидел за столиком у окна, уставившись в покрытое грязными потеками окно. Бармен на миг поднял глаза на Грея и продолжил наводить чистоту за стойкой.

Виктор повернулся, и Грею не понравилось сочувственное выражение его лица, когда он протянул конверт, на котором была напечатала фамилия Грея. Открыв его, Грей вытащил аккуратно сложенный листок с машинописным текстом.

«Вчера я навестил нашего общего друга, но оказалось, что доктор чувствует себя не слишком хорошо. Похоже, после встречи с тобой он никуда не годится.

Не питай иллюзий, что сможешь найти свою певчую пташку. Она поет для своего хозяина и достигла конца пути.

Разберусь с тобой, когда вернусь».

Грей уронил записку на пол.

53

– Убей меня, – сказала Нья. Ее голос охрип после нескольких часов крика. Она уже вышла за пределы отчаяния и теперь могла лишь поражаться способности одного человека переносить нескончаемые страдания, а другого – проявлять бессмысленную жестокость.

Если терзавшее ее существо вообще можно было назвать человеком. Она зажмурилась, когда Н’анга отодрал длинную полоску кожи (на этот раз с бедра) и полил рану прозрачной жидкостью, которая жгла, как кислота. Нья выгнулась, сдерживаемая путами, ее крик был лишь пародией на звук. Н’анга сунул ей под нос пропитанную аммиаком тряпицу, лишая блаженства забытья.

– Думай о боли. Это то единственное, что доступно тебе перед смертью.

Маска искажала голос, в котором,