Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

Кравченко тяжко вздохнул: ерунда какая-то. Нелогично, как Серега скажет. Он сел на траву. У ног его суетились муравьи — осень на носу, пора готовить родимый муравейник к дождям и холодам. Запасать впрок дохлых гусениц, коптить жуков на солнышке, вялить бабочек… Слишком много в этом деле насекомых. Серега говорил: Зверевой в кошмаре муравьи привиделись. А сын ее первого мужа бабочек сачком хлопает. Бабочек…

Итак, о колодце заколоченном Пит и его сестра знали с самого детства. И Файруз, и Корсаков, и аккомпаниаторша — они бывали прежде на даче. И Зверев знал и его сестра тоже. Марина Ивановна… Кравченко сорвал травинку, сунул в рот — горькая. Как коровы такую гадость жрут?

Марина Ивановна, между прочим, тоже переодевалась в тот день. И шарфик ее… Он снова извлек из кармана смятый «реестр», и на оставшемся утлом клочке чистой бумаги появилось: «Певица была счастлива четыре дня. А после смерти мужа поняла, как она его любила».

Возле задней калитки он увидел Алису Новлянскую.

Она зацепилась за сломанный засов рукавом свитера и пыталась освободиться.

— Разрешите помочь? — Кравченко подошел к ней.

Она быстро обернулась, глаза ее расширились. Он почувствовал, что от нее пахнет алкоголем.

— Вы всегда так подкрадываетесь к людям? — Она дергала свитер.

— Только к тем, кто мне очень симпатичен. Дайте я.

Вы так только порвете. — Он начал распутывать нитки. — Тут затяжка маленькая, потом легко иглой вправите. А смазку бензином ототрете.

— Пропала одежда. — Она потерла испорченный рукав. — Повод купить обновку. Вы, Вадим, любите покупать новые вещи?

— Нет. Я старые вещи люблю. Привыкаю к ним. — Кравченко смотрел на девушку сверху вниз: в тонкой ниточке ее белесого пробора были заметны чешуйки перхоти.

— А жена ваша любит?

— Тоже нет. Жены.

— А подружка? Или ее тоже нет? Вы у нас такой нелюдимый, да?

— Я спокойный, нежный и влюбчивый. — Кравченко усмехнулся:

— Подружки из меня веревки вьют. Негодяйки.

— Вы сейчас говорите, как Григорий Иванович. — Она облизнула губы. — Его тоже — спрашиваешь серьезно, а он шутит.

— Я не шучу, а правду говорю.

— И он тоже правду говорит. Всегда. Всем.

Они медленно шли по дорожке к диванам-качелям.

— Мне сейчас ваш брат сказал, что в детстве Григорий Иванович его спас — не дал в колодец загреметь.

— Пит всегда лез куда не надо, — Алиса нахмурилась. — Вы его где видели?

— Там на холме. Он на свою охоту отправился.

— Дурак.

— Вы не очень-то ласковы к нему.

— Принесите мне выпить. — Она уселась на диван. — Петька наверняка Агахану велел следить, чтоб я не подходила. А мы его обманем. Если джин кончился, выберите мне что-нибудь на свой вкус.

Кравченко как истый джентльмен направился в дом, нашел бар в гостиной и, поколебавшись, налил в бокал розового мартини.

— Ну-ка, что вы принесли? — Ее глаза алчно заблестели. — Фу, мерзость приторная.

— Вылить? — Он сделал вид, что собирается выплеснуть жидкость на траву.

— С ума сошли! — она выхватила бокал.

«Алкоголичка конченая», — подумал Кравченко и заметил:

— Я решил, что коньяк слишком крепок для вас, ром пополам с боржомом — слишком цинично, ликер — пошло, сухой мартини.., да боже мой — кто сейчас не дует сухой мартини? Водку — мы не настолько с вами близки…

Ну а больше там ничего не было, только столовые вина.

Алиса фыркнула.

— А потом мне сказали — у вас проблемы со здоровьем. Может, и вообще не надо было вот это самое…

— Доложили, что у меня язва желудка? Сергей ваш доложил?

— Не помню кто.

— И вам стало противно, когда вы узнали? — Она даже не пила, а как-то высасывала жидкость из бокала, словно боялась лишиться хоть капли.

— Почему противно? Просто тревожно за вас.

— А вам бы захотелось спать с женщиной, которая иногда кровью в унитаз блюет? — Алиса посмотрела на солнце сквозь ополовиненный бокал.

— С вами? — Кравченко скрестил руки на груди. — Да с удовольствием, только скажите, когда и где.

— Вы.., ты. — Она снова фыркнула, как кошка-альбиноска, засмеялась довольно. — С тобой я не буду. Ты герой не моего романа, Вадюлечка.

— Меня Вадим зовут. Ты брата почаще Питом зови, ему на аглицкий манер идет.

— Давайте лучше на «вы», а? — она прищурилась. — У нас так лучше выходит. А вы любите Альберта Сорди?

Кравченко молчал.

— Ну же, вы любите Альберто Сорди?

— Так же, как новые вещи.

— А знаете, он для меня очень много раньше значил.

Я в него с пятнадцати лет — вот так, по самые ушки. Да, да — увидела на экране, и все — готово дело. Когда мы в Италию, к Марине уехали, я там прямо с ума сходила.

В Рим моталась, неделями на улице Друззо, где он виллу купил, дежурила. А он ведь, между прочим, долго не женился. А когда ему было двадцать, у него был роман с известной актрисой Паньяни. Она его на четырнадцать лет была старше, а он по ней сох. Представляете? И с ним они жили почти десять лет. Марина ни с кем так долго не выдерживала. Только с моим отцом.

— С Шиповым они могли еще дольше прожить, если бы его не убили.

— С этим? — Алиса презрительно хмыкнула. — Нет, я лучше про Сорди дальше расскажу. Он ведь едва не разрушил брак Феллини с Джульеттой Мазиной. Не верите? Он в нее врезался на съемках «Белого шейха». Бегал, ухаживал, в ногах валялся. Феллини, когда узнал, выгнал его, а был самый близкий друг, они еще с войны дружили. И в «Сладкую жизнь» он его не взял, а ведь написал сценарий специально для него. Федерико сам Марине рассказывал, когда мы у него гостили, — такой чудный старикан, такой проказник — все попки, попки женские на уме были. Я когда смотрю этот его фильм, все время представляю, как бы Альбертони там сыграл. И Мазина его наверняка любила — он такой ведь мужик бесподобный, такой красавец. И потом они ведь ровесники были. Не то что его Паньяни — старуха… Вообще, эти старые стервы, — Алиса высосала все до конца и швырнула бокал в траву, — эти пожилые шлюхи, они же.., они же просто смешны! Ей пятьдесят лет, пятьдесят два даже, челюсти пора у протезиста ремонтировать, а она вешается на шею первому встречному придурку, который.., который…

— Вы, Алисочка, всех женщин, кому за пятьдесят, не жалуете или только одну… Паньяни?

— Кравченко положил руку на спинку дивана.

Алиса приблизила лицо к нему и вдруг сдавленно хихикнула:

— Марина — ужасная баба. Не делайте таких жутких глаз.