Приглашение на смерть - Юлия Фёдоровна Ивлиева

Кира ненавидела символизм. Вот эти все «Художник на картине изобразил гранат как символ своей порочной интимной связи с натурщицей», «Писатель описал дерево, с которого вспорхнули птицы, как символ сакральных изменений в своем мировоззрении», «Кисейная занавеска, изображенная позади женщины на картине, олицетворяет ее ветреность и непостоянство». Да ладно! Почему гранат – это символ порочной связи в данном случае, если обычно он олицетворяет плодородие? А кисейная занавеска – это точно символ ветрености? Возможно, занавеска персонифицирует желание увидеть дальние страны? Авторы произведений точно задумали столько смыслов? Или орава людей высосала их из пальца, повышая собственную значимость и демонстрируя интеллект, вдруг кто-то не заметил? Кира была уверена, что подобным образом, выискивая символы и метафорические значения, можно разобрать на молекулы любую статуэтку и картинку. Придумать какие угодно смыслы.

Она прищурилась, глядя на скопление шариков.

Семена, из которых произрастают корни. Специалист по психопатологии сморщилась. На животах убитых не головы змей, а шарики-семена.

– Ты опять не спишь? – на кухне появилась заспанная Юнка, она беспардонно заглянула в телефон Киры. – Еще и работаешь? Вот поэтому и не спишь. С вашей работой валерьянку должны, как молоко, за вредность наливать.

– Нам мышьяк предлагают, но я пока надеюсь на саморегуляцию организма, – пошутила Вергасова.

Юнка засмеялась и потерла глаза. Девчонка налила себе воды и пристроилась к Кире на подоконник.

Глава 23

Кира собралась, еще раз прикинула очередность действий и амплитуду движения, резко выдохнула и схватилась за пилон. Несколько шагов вокруг, она набрала инерцию, выброс, облет, распашка, рука в упор…

– А-а-а… – с недовольным вздохом Вергасова сползла на пол. – Я стала тяжелая.

– Ты стала меньше заниматься, – спокойно заметила Таня, что-то изучая в своей тетрадке. – Это нормальные процессы: много занимаешься – есть результат, мало – результата мало.

– Я ловлю убийцу, – оправдывалась Кира, – пишу статьи, собираюсь замуж.

– Как ты сама говоришь? – Таня подняла на нее насмешливый взгляд. – Где внимание, там и результат.

– Думаю, тогда убийца должен прийти ко мне сам, – хмыкнула Кира, вставая и снова примеряясь, как выполнить трюк. – Большая часть моего внимания сосредоточена на нем.

– Думаю, тебе надо уже назначить дату свадьбы, пока твой Самбуров не передумал, и уменьшить количество головных болей в жизни, – пожала плечами Таня.

– Надо, – согласилась Кира и снова взяла разбег.

Ее телефон, снимающий видео и поставленный на спортивные кубики, завибрировал.

– Да, – проговорила девушка в мобильник.

– Потом не забудь снова разогреться, – шепотом посоветовала Таня, выходя из зала. – Пока разговариваешь, мышцы остынут.

– Я кулон нашла, – голос звучал глухо и напуганно.

– Марина? – уточнила Кира, не сразу узнав звонившую.

– Да, Марина из «Ханни Банни». Извини, – быстро пролепетала девушка. – У тебя в телефоне была фотография сережек… Которые с кровью. Ты еще сказала, что это из другого дела. Не имеет отношения…

Марина волновалась, торопилась, ее язык заплетался, похоже, она что-то употребила. Кира пыталась понять, о чем она говорит.

– Я нашла такой кулон у себя. Несколько шариков с цветочками на серебряной цепочке. Я не знаю, откуда он. Я не помню, где его взяла, но он у меня дома. Серьги были в крови! Что это за украшения? – что-то мешало ей говорить – или страх, или алкоголь.

– Где нашла? Расскажи подробнее, – попросила Кира самым спокойным тоном, чтобы не пугать Марину еще больше, хотя у самой сердце замерло, а голова лихорадочно соображала.

– В халате черном нашла. В халате, который был на мне в тот день, который вы показывали на фотографии. Где я на скамейке сижу с вашим мужиком. У меня три таких халата. Одинаковых. Может, и не он, а такой же. Получается, этот мужик был у меня дома? Я что, была совсем в беспамятстве? Я не приглашаю никого домой! Как он у меня оказался? – в голосе Марины звенели панические нотки. Кира понимала, что ее так разволновало.

– Нет, он не был у тебя дома, – успокоила она девушку. – Если у тебя есть какой-то принцип и ты его строго придерживаешься, то даже в полубессознательном состоянии, скорее всего, поступишь так, как привыкла. Вряд ли ты позвала незнакомого мужчину к себе домой. Скорее он подарил тебе это украшение на улице, ты положила его в карман и забыла.

– Хорошо, – согласилась Марина. Она замолчала, потом чуть более спокойно спросила. – Что это за мужик? Зачем вы его ищете?

– Он свидетель по делу об убийстве, – произнесла Вергасова и сразу продолжила, как бы между делом: – Ты еще что-то вспомнила про тот день?

– Да, я посмотрела свой мобильник, сообщения, которые отправляла в тот день, и звонки… – Марина говорила медленно, окончания слов проглатывала, сомневалась, стоит ли об этом говорить.

– И что нашла? – радостно и беззаботно, чтобы не навевать сомнений, пытала Кира.

– Я в тот день разговаривала с матерью. Мы не очень ладим. Вообще не ладим. Редко созваниваемся, почти не видимся. – Марина поколебалась. – Ее не устраивает дочь проститутка и все такое. Она требует, чтобы я бросила клуб и занялась чем-нибудь достойным, приличным, и тому подобное. Ага, в магазине на кассе сидеть за 30 тысяч. Мы всегда ругаемся. Она меня бесит. Я ору. Она орет. В общем, в тот день, когда она мне звонит, у меня все идет кувырком. Я злюсь и не могу больше ни о чем говорить и думать. Всем вокруг жалуюсь на мать, рассказываю, как она все запрещала мне в детстве, как провожала меня за руку в школу, чтобы я с мальчиками не встречалась, как одевала меня словно чучело, чтобы на меня никто не смотрел. В общем, я сбежала. Она не может достать меня сейчас, только звонит. – Марина выдохнула. – Тяжелый случай. Я даже к психологу ходила. Но без толку. – Девушка передразнила писклявым голосом. – «Давайте еще раз проговорим… Вам надо простить свою мать».

– Ты кому-нибудь рассказываешь про мать? Подругам? – спросила Кира. Если бы Марина видела ее лицо, скорее всего, догадалась бы, что она хитрит и задает вопросы не с целью дать Марине возможность выговориться. – Хочется этим поделиться?

– Да-а! – проскулила Марина. – Это самая большая проблема. Когда мы созваниваемся с матерью, я потом долго мусолю этот разговор в голове, перебираю варианты, как нужно было ответить. Я даже готовила речь заранее, чтобы объяснить ей все. Что она внушает мне чувство вины. Что это ничего не изменит, только портит нам отношения. Но я не могу ей этого сказать, мы сразу начинаем злиться и орать друг на друга. Я потом