Ход убийцы - Песах Амнуэль

Я не знал этого парня, не мог знать. Но я хорошо знал его отца — одно лицо, надо признать, только тот был даже в прежние дни постарше и посолиднее.

Пожалуй…

Если Ниссан заинтересовался не этим человеком, то мог бы…

На этот раз ход моих рассуждений прервал звонок мобильного телефона. Я не люблю держать руль одной рукой и давно оборудовал машину системой громкой связи. Передвинув тумблер на панели управления, я сказал:

— Слушаю.

Голос, который раздался из динамика, я узнал лишь после второй фразы — звук в пустом салоне странно рассеивается, отдаваясь эхом. Это была Шошана, и я вовсе не был готов к разговору с ней. Я не умею утешать, да и чем я мог ее утешить? Вряд ли она позвонила в день похорон, чтобы услышать от меня несколько дежурных фраз.

— Дани, — сказала она, — спасибо тебе, что ты пришел и спасибо тебе, что ты хотел защищать Рони. Так все обернулось… Я уверена, что ты сумел бы его защитить.

— Шоши, — сказал я, — прими мои соболезнования. Ты же знаешь, как только я узнал, то сразу…

— Да, да, — прервала она, — я знаю, что Рони не захотел разговаривать даже с тобой. Но я не… Дани, мне очень нужно с тобой поговорить. Очень.

— Я слушаю…

— Нет, это очень серьезно. Ты можешь подъехать ко мне прямо сейчас? Я у себя… у нас дома.

— Сейчас? — переспросил я, и должно быть, голос мой был достаточно безрадостным, потому что Шошана ответила с неожиданным напором:

— Именно сейчас, Дани, потому что я просто не выдержу до утра. Я должна посоветоваться, и больше не с кем. Я просто не доживу до утра, если…

Она запнулась, и мне показалось, что сейчас Шошана предложит мне денег, только чтобы я не отказывался от позднего визита.

— Хорошо, хорошо, — сказал я торопливо. С Шошаной я все равно собирался увидеться, я давно этого хотел, но предпочитал дождаться более удобного момента. Она хочет поговорить? Я не против, нам есть что обсудить.

— Я сейчас подъезжаю к повороту на Мевассерет, — продолжал я. — Мне нужно еще полчаса или чуть больше. Хорошо?

— Ты так добр ко мне, — с чувством сказала Шошан и положила трубку.

Давно я не слышал такого комплимента.

* * *

По дому Пеледов будто пронесся тайфун. В салоне нижнего этажа кресла были задвинуты в угол, а журнальный столик стоял на боку, прислоненный к стене. Шошана была гладко причесана, в черном платье она выглядела даже красивее, чем обычно, но бледна, как заключенный после недельной голодовки.

— Родители легли спать, — тихо сказала она, закрывая за мной дверь. — Они поживут со мной некоторое время.

— Шоши, — я обнял ее и посмотрел в глаза, — прими еще раз…

— Не нужно, Дани, — сказала она, высвобождаясь, — я сегодня наслышалась разных слов… Только… Что бы ни говорили даже лучшие друзья и родственники, в глазах у всех так и читалось: ты жена убийцы.

Наверное, я должен был возразить. Во всяком случае, Шошана ожидала от меня именно этого. Если я взялся защищать ее мужа, значит, по ее мнению, верил в его невиновность.

Я промолчал.

— Садись, — сказала Шошана, — передвинь кресла ближе к свету и садись, я сейчас.

Она вышла на кухню, а я, стараясь не шуметь, не только передвинул кресла, но еще и поставил на место журнальный столик. Через минуту Шошана внесла поднос с кофейными чашечками.

— Кури, — сказала она, — и мне дай сигарету.

Я достал свой «Ноблес» и поднес Шошане зажигалку. Она закурила сосредоточенно и, кажется, вовсе забыла о моем присутствии. В иное время я, вероятно, позволил бы себе расслабиться — кофе, сигарета, красивая женщина, вечер после трудного дня… Сюда бы еще капельку коньяка…

— Дани, — сказала Шошана минуту спустя, — я не могу поверить, что Рони нет.

Говорила она ровным голосом, и я счел за лучшее промолчать, поскольку в дежурном выражении сочувствия Шошана не нуждалась.

— У него было совершенно здоровое сердце, — продолжала она, — а стрессов у него в жизни хватало, и если бы после каждого…

Я мог бы сказать, конечно, что все это так, но каждое новое переживание делает какую-то невидимую даже для врача зарубку на сердце, а потом достаточно ничтожного, казалось бы, повода, и мелкие зарубки превращаются в огромную рваную дыру… В тот день Рони, без сомнения, пережил самое большое в жизни потрясение и… Я не сказал Шошане этого, она и сама все понимала.

— Я уверена, — заявила Шошана, погасив окурок в пепельнице и сразу потянувшись за новой сигаретой, — я уверена, что Рони умер не от инфаркта. Я уверена, что Рони убили.

Моя рука с зажигалкой дрогнула, и огонь опалил Шошане пальцы, она отдернула руку. Я мог ожидать от Шошаны чего угодно, но только не такого предположения, настолько противоречившего очевидности, что вряд ли я мог возразить что-либо существенное.

— Вакнин — один из лучших судебно-медицинских экспертов, — сказал я, взвешивая каждое слово, — он еще ни разу не ошибся в определении диагноза. Или ты полагаешь… — я помедлил, настолько нелепым было это предположение, — ты полагаешь, что полиция фальсифицировала результаты вскрытия?

— Да! — воскликнула Шошана. — Да! Да!

Честно признаюсь, я растерялся. Я мог себе представить, что произойдет, если Шошана явится к следователю Ниссану с жалобой на доктора Вакнина и своими идеями. Нужно было пресечь такую попытку в зародыше, и я сказал не менее резко, чем Шошана:

— Нет и нет! Это совершенно невозможно, Шоши, и ты прекрасно это понимаешь! Надеюсь, ты не станешь идти с этой чепухой в полицию. Мало тебе неприятностей?

— Рони слишком много знал о слишком многих людях! — Шошана говорила теперь быстро, глотая отдельные слова, она была на грани истерики. — Он знал столько, что хватило бы… И в полиции наверняка тоже… Я знаю точно… Этот Ниссан прямо мне сказал, что… Рони не просто так это делал… Не ради собственного… Он был шантажистом и брал… Рони! Ты понимаешь, что Ниссан имел в… Брал деньги! И потому убил этого Слезара, что тот… Но были и другие, кого все это касалось… И они достали Рони в камере… Кто-то из полиции… Может, сам Вакнин. Или Ниссан. Или… не знаю. А потом сказали, что сердце. Ты видел Рони? Ты видел? Почему он так испугался в последний момент? Почему? Я тебе скажу почему: он увидел убийцу. Они могли скрыть от меня рану на теле, но они не могли закрыть ему лицо… И все видели… Он испугался, когда…

Она, наконец, заплакала.

Самое парадоксальное, что я не мог отказать этой женщине в логичности