Голая правда - Светлана Успенская

— Ну-с, припомни, Григорий, где ты находился двадцать шестого июня сего года?

— А это чё было?

— Среда, кажется.

— Да я чё, помню, что ли…

— Придется вспомнить.

Жало заерзал на стуле, беспокойно посматривая на дверь.

— Работал, наверно. Я вообще-то на вещевом рынке работаю в Покровском.

— Та-ак, понятно… Проверим, — сделал пометку в своем блокноте Ильяшин. — А пистолетик-то где припрятал?

— Какой пистолетик? — Физиономия парня вытянулась. — Не знаю я никакого пистолета!

— Как не знаешь! Брось заливать, колечко с убитой артистки взял и пистолет у нее же прихватил, чтобы перед своими друзьями хвастаться?

— Какая артистка! Да ты что, начальник! — вскричал задержанный. — Я перстенек у проезжающего гражданина по дешевке купил, а ты что же про убитую мне заливаешь? Мокряк шьешь!

— Зачем же мне тебе шить, — холодно заметил Ильяшин. — Слышал, артистку Шиловскую убили? Так вот это ее перстенек и был. Не прилетел же он к тебе в руки.

— Гражданин начальник! Христом Богом клянусь, я его купил у проезжающего гражданина, двести тысяч кровных отдал! Я и правда думал, Жанне подарю, девчонке своей. Я не знал, что он с убитой.

— Ты же мне говорил, что на Казанском купил за десятку, — улыбнулся Ильяшин.

— Да я сам думал, что лоханулся с ним. Иду по Казанскому, гляжу, в ларьке точно такие же колечки лежат, и красная цена им десять тысяч, ну, думаю, дурак я. Мужик тот клялся мне, что перстень из серебра, да и камешек цену имеет. Ему деньги позарез нужны были, вот он меня и уломал купить…

— Где, когда, во сколько это было?

Жало посерьезнел. Он поднял руку к затылку, помогая мыслительному процессу энергичными почесываниями, и неуверенно сказал:

— Да недели полторы назад. Кажись, в среду… Да, в среду. Вечером. Мужик меня остановил на Комсомольской площади, там в переходе Жанна шмотками с рук торгует, говорит, купи перстенек, деньги позарез нужны, все бабки в столице промотал, билет к маме взять не на что.

— Ну а ты что?

— А я поначалу отказывался, говорил, мол, не хочу, не надо, да денег у меня нет, да зачем мне нужно это барахло. Он сначала пол-лимона запросил, говорил, мол, платина, жене купил на рождение сына. А потом до двухсот скинул. А я еще ломался, а потом подумал: чем черт не шутит, может, и правда платина… Так, значит, меня сюда за колечко забрали, а не за драку?

— Сначала за драку, а потом за колечко, — ответил Ильяшин, фиксируя показания. — Купил, а потом?

— Сначала думал Жанне подарить, но мы с ней вдрызг рассорились, и я сам стал носить. До лучших времен. Знал бы, что он грязный, я бы его скинул кому-нибудь, чтоб только деньги свои вернуть.

— Куда мужик-то делся потом?

— Да откуда я знаю. Пошел себе в метро, и больше я его не видел.

— Откуда он и куда поехал, не сказал?

— Не-а.

— Как выглядел? Ну, какой из себя?

— Такой здоровый мужик, годов за тридцать. Явно из зеков. Я таких сразу вычисляю. Волосы светлые, глаза… — Жало задумался и заключил: — Глаза не помню… Злые.

Ильяшин достал фотографию и бросил ее перед задержанным:

— Этот?

Жало прищурил маленькие глаза, опушенные редкими ресницами, и, помолчав, уверенно заключил:

— Ага. Только он сейчас малость другой, постарше, что ли.

— Отлично, — резюмировал Ильяшин.

Это была фотография Витька Жмурова.

Ильяшин был действительно рад. Кое-что начало проясняться. Его версия событий в день убийства Шиловской оказалась вполне достоверной. Он сразу почувствовал, что в этом деле замешана такая крупная рыба, как Витек. Он верил в это с самого начала, когда только узнал от случайного свидетеля, что Жмуров появлялся около дома убитой.

И сразу же вслед за восхищением собственной догадливостью его пронзило острое беспокойство: след, найденный с таким трудом, благодаря счастливой случайности и бдительности сотрудников муниципальной милиции, обративших внимание на перстень на пальце одного из участников банальной уличной драки, — этот след снова безнадежно терялся в кишащем людьми муравейнике мегаполиса. Ищи теперь Жмурова по всему необъятному пространству СНГ!

«Жмуров вооружен! — внезапно сообразил Ильяшин. — Пистолет Шиловской! Вот почему он пропал! С колечком и пистолет прихватил. Уголовнику, да еще и в бегах, пистолет нужен позарез!»

Оставалась призрачная надежда вытянуть еще что-либо из Жала, который взволнованно ерзал на стуле, не осмеливаясь прервать размышления гражданина начальника.

— Гражданин начальник! Гражданин начальник! — умоляюще прошептал он.

Ильяшин с трудом оторвался от размышлений.

— Вспомнил я, — захлебываясь, проговорил Жало. — Он говорил, что на юг, мол, к матери поедет.

— Какой юг, какая мать, — в сердцах проговорил Ильяшин. — Нет у него никакой матери.

Жало робко пожал плечами, боясь возражать.

— Во что он был одет, помнишь?

— Да обычно был одет… Как все. В штанах.

— Ну, вспоминай, вспоминай. Если вспомнишь, отсидишь не пятнадцать суток, а десять, я за тебя похлопочу.

— Куртка у него была джинсовая такая, не новая. На плече пятно желтоватое, как будто утюгом прожег. Что еще… А, вспомнил! Под курткой рубашка красноватая у него была. И все!

Жало преданными глазами смотрел на Ильяшина. Тот поморщился. Ничего примечательного в сообщенных приметах не было. Ничего, кроме… Кроме того, что волокна, обнаруженные оперативниками на месте происшествия, были красного цвета. Что ж, оставался мизерный шанс, почти не дававший надежды на удачу, — попытаться найти на одном из девяти вокзалов людей, которые видели Жмурова. А что, если он не уехал? Что, если он затаился в городе, где среди многомиллионного населения затеряться легче и безопасней, чем ехать куда-то, рискуя привлечь внимание транспортной милиции.

— Ладно, — вздохнул Ильяшин. — Подпиши здесь, здесь и здесь. Оформим изъятие перстня. Купишь своей девушке другой. Когда отсидишь пятнадцать суток.

Жало увели. Ильяшин запер бумаги в сейф и пошел просить у Костырева людей в помощь, чтобы прочесать вокзалы, используя последний мизерный шанс.

Выслушав отчет, который блистал спартанской лаконичностью и выразительностью, Костырев одобрил план действий Ильяшина и даже выбил ему в помощь троих ребят из группы майора Максимова.

— Я почти не надеюсь, что тебе удастся напасть на след Жмурова, — скептически отозвался Михаил Аркадьевич. — Очень туманные сведения у нас о его планах и о его приметах, но чем черт не шутит… Ну, попробуй, попробуй, может, тебе повезет.