Властелин суда - Роберт Дугони

Молья опустил в кружку пакетик и поболтал его, пока кипяток не окрасился в почти черный цвет.

— Кажется, вы ей понравились. Знаете, Дэвид, в чем закавыка? Вы тоже мне нравитесь, но я не знаю, кто вы такой, и это меня беспокоит.

— Я Джим Планкетт.

Молья улыбнулся.

— Спасибо, что тогда поддержали меня.

— Вам не кажется, что Планкетт — это уже вчерашний день?

— Нет, это я вчерашний день, черт возьми! С ума сойти, сколько воскресений я провел в «Колизее», чтобы посмотреть его игру! Он вернул былую славу «Славе и чести». — Моль пожал плечами. — Я всегда выбираю фамилию какого-нибудь спортсмена. Это первое, что приходит в голову. Не ожидал, что вы окажетесь калифорнийцем. Если б знал, назвал бы другую фамилию.

Слоун улыбнулся. Он вспомнил Браника и фигуру Ларри Берда. Хоть он и не был знаком с Браником, но ему почему-то думалось, что детектив Том Молья понравился бы и Бранику тоже.

— Вы любите спорт, детектив?

— Моя жена говорит, что если я вижу мяч, я просто не могу пройти мимо — обязательно должен либо стукнуть по нему, либо смотреть, как это делают другие; футбол, баскетбол больше, чем футбол, — я все это обожаю, ну а бейсбол, тот просто моя страсть. Планкетт — фамилия эта сразу пришла мне в голову, без заминки, а когда тебя спрашивают, как твоя фамилия, заминки быть не должно.

— А Ларри Берд вам нравился?

Детектив отхлебнул глоток чая.

— Берд? Хороший был игрок. С головой. Я и сам с головой. Он да еще Трейси Макгрейди... Вспомнишь, так размечтаешься. — Он откинулся в кресле. — Итак, вы мне вот что скажите: почему адвокат из Сан-Франциско заинтересовался самоубийством, произошедшим в Западной Виргинии? Вы друг семьи?

— Можно и так сказать.

— Вы следователь?

— Нет. А вы скажите, почему детектив из Чарльзтауна продолжает вести дело, которое ему велели закрыть? У вас что, там, в Западной Виргинии, других преступлений нет?

— Вы говорите, как мой начальник. — Молья поставил кружку на стол. — А еще я вот чего не пойму: зачем пьют горячее, когда жарко? — Он пожал плечами. — Ладно, Дэвид. Я все объясню, и считайте это проявлением доверия с моей стороны. Я был готов согласиться с тем, что Джо Браник пустил себе пулю в лоб, хотя все мои внутренности протестовали против этого, с самого начала протестовали. А ведь внутренности у меня луженые. Если уж мне не по себе, значит, на то есть причина. Понимаете?

— Понимаю.

— Так что, прикрой я это дело и пусти все на самотек, жизнь моя была бы куда как проще. Сейчас я бы уже сидел дома и отдыхал в кругу семьи — с женой и детьми. Но случилось так, что, когда я прибыл к месту события, там уже суетилась парковая полиция и ни слуху ни духу не было слышно о новичке-полицейском, который сообщил по рации, что едет к трупу, обнаруженному в Национальном парке.

Молья сделал многозначительную паузу.

— Вы считаете, что его убили, что это не был несчастный случай?

— Скажем так: что мне это показалось подозрительным, и показалось еще раньше, чем мне позвонил один надутый осел по фамилии Риверс Джонс и стал бросаться словами типа «расследование» в отношении очевидного самоубийства. Я, конечно, не семи пядей во лбу, Дэвид, но и в моей темной черепушке иной раз винтики шевелятся, и, как вы, может быть, уже догадались, следы в ней отпечатываются довольно четко, ну, как на тонкой клеенке в захудалом баре; вот я и спросил Джонса, чего это он расследует явное самоубийство. Ну, а он в ответ сразу же полез в бутылку, взбесился и пожаловался на меня моему начальству. Босс содрал с меня три шкуры и скоренько отстранил от дела, к которому я и не приступал, так что финиш нагрянул еще до старта. И все это из-за самоубийства? — Он откинулся на диванную подушку и поднял дугой брови. — Похоже, у меня это наследственное, мой папаша был точь-в-точь как я: не любил, когда ему указывали, что делать да как. Я такое только от жены могу стерпеть, но она, видит Бог, это заслужила. И все же я, может, и не стал бы трепыхаться...

— Но из реки выловили того полицейского.

Молья кивнул.

— Именно. Из реки выловили того полицейского. Они инсценировали несчастный случай. Очень ловко все сделали. — Он произносил слова с усилием, так, будто от каждого слова у него стреляло в челюсть. — Он оставил жену и новорожденного ребенка, жизнь его только начиналась. И кто-то отнял ее у него. Я не могу этого спокойно стерпеть. Понимаете?

Слоун вспомнил Мельду.

— Да, детектив. Понимаю.