Ласточкин крик - Ахмет Умит

недавно приехали. Вовремя выйти из участка не получилось – бумажной работы много. – Взгляд его пробежался по освещенным окнам. – Джабир с женой не спустился еще. Это родители погибшего ребенка. Но они скоро будут, им уже позвонили. Прошу, садитесь. – Я сел напротив него, и он представил мне лысого мужчину: – Это Максут-бей, директор центра.

Мужчина вежливо улыбнулся:

– Добро пожаловать, господин комиссар…

Мюнир тут же его перебил:

– У них тут великолепный чай. Я последний раз такой пробовал у покойного Рухи, когда еще служил в Ширнаке [66].

Вообще-то я давно бросил пить крепкий чай – трех стаканов в течение дня было достаточно, чтобы потом не заснуть ночью, кофе и то мягче. Но отказываться не стал:

– Пожалуй, выпью стаканчик.

Пока Максут колдовал над чайником, гревшимся на маленькой газовой горелке, я повнимательнее пригляделся к некрасивому зданию, где жили беженцы. Убого, что тут сказать…

– А как мы будем общаться с семьей? – спросил я Мюнира. – Тут есть переводчик?

Максут выпрямился и мягким голосом произнес:

– Жена Джабира, Айбер-ханым, из сирийских туркмен. До войны она работала учительницей и неплохо знает наш язык.

– Да уж, – вздохнул Мюнир, – с чем нам только не приходилось сталкиваться. Большинство сирийцев не знают турецкого, поэтому всякий раз приходится искать кого-то, кто знает арабский. Вы же в курсе, господин комиссар, что бюджета на переводчиков у нас нет. Вот и приходится выкручиваться. А еще сложнее, когда речь идет об убийстве. Есть такие типы, которые пытаются отвертеться от дачи показаний, притворяясь, что не понимают турецкого.

Максут, на треть наполнивший заваркой стакан, спросил:

– А что, Берджиса тоже убили? – Сообразив, что вопрос прозвучал глупо, он пояснил: – Мы вообще-то все здесь знали, что мальчишка пропал. Много дней про него не было никаких новостей, но чтобы убийство…

– Какой он был, этот Берджис? – поинтересовался Мюнир. – Ты его знал лично?

На лице Максута отразилась боль.

– Конечно, знал… Берджиса все знали. Ангел, а не ребенок. У него был синдром Дауна. Постоянно улыбался, ни с кем никогда не пререкался… – Он бросил взгляд на окна. – Возводить напраслину не хочу, но мне кажется, его родители как-то в этом замешаны.

Мюнир изобразил удивление:

– Как так? Ну-ка, ну-ка, расскажи подробней…

Максут долил в мой стакан кипятка и придвинул мне чай.

– Честно сказать, здесь у нас очень странные вещи творятся. Мы особо не вмешиваемся, но знали бы вы, на что только не идут сирийцы ради выживания. Попрошайничают, занимаются сутенерством и проституцией, а некоторые почки родных детей продают…

– То есть вы думаете, что семья Берджиса продала его почку? – перебил я. – Почему?

Максут секунду поколебался, прежде чем ответить:

– Это все, конечно, мои догадки, но пару раз сюда приезжал черный «БМВ». Джабир с Берджисом в него садились, куда-то уезжали, а потом возвращались. В семье завелись какие-то деньги. «Потом еще будут, – говорили они другим сирийцам. – Мы снимем квартиру, выберемся отсюда».

В это время откуда-то из темноты донеслись звуки шагов. Я повернул голову и увидел мужчину и женщину. Мужчина был высокого роста, светлокожий, темноглазый, лет сорока с небольшим. Кожа женщины была темнее, и сама она была красоты неописуемой. По глазам обоих можно было понять, что они сильно обеспокоены. Еще бы, ведь людей подняли с постели посреди ночи.

Мужчина оглядел сначала Мюнира, потом меня и приложил правую ладонь к груди.

– Ас-саляму алейкум.

– Уа-алейкум ас-салям, – ответил на приветствие Мюнир и указал на диванчик. – Прошу, присаживайтесь.

Мужчина робел, будто ждал одобрения от кого-то. Сначала он усадил жену, а потом уселся сам. Мюнир впился в него глазами и сразу спросил:

– Так ты, выходит, Джабир?

– Да, – произнес мужчина, слегка улыбнувшись. – Я Джабир…

Женщина тоже включилась в разговор:

– А я Айбер, его супруга…

Она хорошо говорила по-турецки, пусть и с акцентом. В ее голосе чувствовалась решимость, если не дерзость.

– Хорошо, – кивнул Мюнир и вновь обратился к мужчине: – Ты понимаешь турецкий?

Тот виновато улыбнулся.

– Понимаю, но я совсем немного знать ваш язык.

– Зато я хорошо говорю, – произнесла Айбер. – Вы спрашивайте, а я переведу.

Она не пыталась быть вежливой, как положено женщине, напротив, будто бы сразу бросала нам вызов. Я боялся, что Мюнир разозлится и не сможет адекватно провести допрос.

Пришлось сыграть на опережение:

– Я из отдела по расследованию убийств, комиссар Невзат Акман. Мы тут появились из-за Берджиса, вашего сына. Примите наши глубочайшие соболезнования.

Черные глаза женщины заблестели от подступивших слез, но она сдержалась и перевела мои слова мужу. Тот внимательно выслушал, кивнул и что-то сказал по-арабски.

– Мой муж вам очень признателен, – разъяснила Айбер. – Что тут поделать, такая судьба.

– Не очень-то на судьбу похоже, – вставил Мюнир. – Вашему сыну сделали операцию, вырезали внутренние органы. Разве это не убийство?

Слезы все-таки потекли из прекрасных глаз; глотая их, Айбер снова все перевела мужу. Джабир, слушая ее, прятал взгляд.

Мой коллега продолжил:

– Берджис пропал месяц назад, почему вы не заявили об этом в полицию?

Женщина заморгала.

– А если бы и заявили, то что? – сказала она. – Нас разве тут кто-то людьми считает? Кто бы стал искать моего пропавшего сына?

– Что значит, кто бы стал искать? – закипел Мюнир. – Мы бы стали искать. Не знаю, что там у вас в Сирии, но в Турции существует закон, и полиция старается честно выполнять свою работу.

Женщина не скрывала враждебного настроя.

– Закон… Вы и представить не можете, что нам пришлось перенести, на какие жертвы пойти, чтобы остаться в живых.

– Так, давайте-ка без резких заявлений, – нахмурился Максут. – Наша страна любезно приняла вас. Вам обеспечили кров, пропитание…

Глаза женщины пылали. Она повернулась к Максуту, собираясь что-то сказать, но в последний момент смогла совладать с эмоциями.

– Да, вы правы, – обреченно произнесла она. – Нас тут радушно встретили. Да, у нас есть кров, еда… Мы вам очень благодарны.

Айбер затихла, опасаясь сказать что-нибудь такое, что пойдет ей во вред.

– Сколько у вас детей? – спросил я. – У Берджиса ведь есть братья или сестры?

– Трое… – произнесла сирийка. – У нас три ребенка… – Она снова беззвучно заплакала, и ей потребовалось какое-то время, чтобы успокоиться. – Простите… У нас было три ребенка, а осталось двое. Один мальчик и одна девочка.

Повисла тишина.

– Я бы очень не хотел вас расстраивать, но, к сожалению, этого разговора не избежать. Берджис был самым старшим из них? – спросил я.

– Да, – шмыгнула носом Айбер. – Самым старшим, самым спокойным и самым невинным… Мой сын был очень болен, доктора говорили, что он долго не проживет.

– И поэтому вы решили продать его на органы? –