Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

– Подожди, кого хотела пытать?!

– Бурову! – выкрикнула она в полный голос. – Она внизу, в подвале!

– Тише, тише, Айнур! Не сердись, пожалуйста, или нет, сердись, только не кричи. Лучше двинь мне еще раз, я тебе только спасибо скажу… Когда всё закончится, букет роз тебе куплю с надписью «Драгоценной Айнур от благодарного кретина»… – Он молол всякую чушь, лишь бы она не ушла. Поднялся и крошечными шажочками, как к напуганному зверьку, стал приближаться к ней. – Прямо вот рукой этой возьмешь и врежешь… – бормотал он. – Дай я тебе покажу…

Он наконец взял ее за руку. Пальцы сжались в кулак, но Маевский по одному мягко отогнул их и приложил ее ладонь к своей щеке. Оба застыли, глядя на друг на друга.

И тут со щелчком перегорела лампочка. Они остались в темноте.

Поэтому Никита поднес ее ладонь к губам и поцеловал. Потому что вокруг была темнота и можно было притвориться, что это не они, только что ненавидевшие друг друга, а кто-то другой.

Айнур не шелохнулась, не отняла руку. Когда Никита выпустил ее, она шагнула в коридор и включила свет.

Темнота рассеялась.

Пока Маевский молчал, собираясь с мыслями, она сказала:

– Надо выяснить, что с Михаилом Степановичем.

– Ты говоришь, Бурова внизу?

Они переглянулись, и Никита с невыразимым облегчением увидел, что перед ним прежняя Айнур. У него рвались с губ вопросы, все как один продиктованные тревогой за нее – запоздалой, как он сам отлично понимал. Тебя изнасиловали? Они издевались над тобой? Как тебе удалось выбраться? Что с твоей рукой?

Однако он откуда-то твердо знал, что спрашивать всего этого не следует.

– Надо поговорить с ней, выяснить, что ей известно.

– А потом?

– А потом будем решать, – сказал он с уверенностью, которой не чувствовал.

Маевский мог бы поверить в то, что все испытания зачем-то даются человеку… Если бы не знал наверняка, что всё это – полная чушь. А правда в том, что дерьмо случается. Без всякого смысла и цели. Просто случается, и всё, и надо как-то жить с этим дальше. Друзья умирают. Любимые уходят. Родители дарят кружки с надписью «Душа компании». Всё, что ты можешь сделать, – это тянуть свою лямку добросовестно, стараясь не скурвиться.

Тех, кто скурвился, Никита не осуждал. Ни в какие кармические бумеранги он не верил, как и в посмертное наказание грешников. Но сам старался не быть скотом по очень простой причине: ему в собственной компании жить еще много лет. Конечно, своим поступкам всегда найдешь оправдание. Но Маевский знал, что голос совести – не отвлеченное понятие. Он существует. Слушать день за днем попреки этого голоса – удовольствие ниже среднего.

Именно по этой причине восемь месяцев назад Никита Маевский, увидев наведенный на старика ствол, не стал пятиться, садиться в машину и уезжать. Хотя мог бы. Дверь была прямо за спиной, и его никто не видел.

И еще потому, что старикан купил два кофе, а не один.

Пожалуй, больше всего тогда, на заправке, Никиту поразило, что он в каком-то смысле был готов к случившемуся. В Казани с ним учился парень, любивший показывать фокусы. Странноватый необщительный чувак. Отчего-то он позволял Маевскому – единственному из всех – присутствовать на тренировках. Ему никак не давался один из фокусов, и Никита сочувственно наблюдал, как тот раз за разом сдергивает с небольшого чемоданчика тканую оболочку и расправляет, молниеносно вставляя в нее каркас и добиваясь полной иллюзии, что в руках у него второй чемодан.

Трюк не получался. Оболочка обвисала, как сброшенная змеиная шкурка. Каркас разваливался на отдельные спицы. Рассыпалось, а не выстреливало конфетти.

Товарищ Маевского так и не освоил этот фокус. Никита увидел его в самом неожиданном месте: на заправке, в исполнении элегантного старика с «дипломатом».

Теперь Гройс, живой или мертвый, был у Калинникова. Его могли уже вывезти и закопать, пока Никита валялся без сознания. Маевскому с самого начала не нравился план, и время показало, что он был прав. Но старик уверил себя, что без союзника им не обойтись.

Хорош союзничек! Вурдалак в погонах.

– Ты не будешь пытать Бурову, – сказал Никита Айнур, прежде чем спуститься в подвал. – Я сам.

– Тебя она не била, – возразила та.

– Всё равно. Ты не должна этого делать.

Они забаррикадировали дверь и окна, обыскали дом и нашли «Осу» Маевского. Пономарев ее даже не разрядил.

Когда Айнур включила свет и толкнула подвальную дверь, он шагнул вперед с оружием наготове на тот случай, если Бурова сумела освободиться. Но та сидела в углу, на матрасе, который недавно занимала Айнур. Расставленные вдоль стены игрушки выглядели, как поистрепавшееся войско, которое выстроилось перед своей предводительницей. Плюшевый сброд.

Изо рта у Буровой свисал мокрый чулок. Она задвигала щеками, пытаясь выплюнуть его.

Маевский восхитился предусмотрительностью Айнур.

– Ну как, вкусно? – спросил он.

Бурова что-то замычала.

– Когда дожуешь, получишь новый.

Наступила заминка. Нужно было допросить ее, но Маевский только сейчас понял, что кое-чего они не учли. Допустим, Айнур устойчива к воздействию гипноза. А он сам?

Если Бурова отдаст ему приказ задушить Айнур, что произойдет?

В глубине души Маевскому казалось, что ничего. Одно дело приморозить человека к месту, а другое – заставить кого-то убить. Однако он уже один раз поплатился за свою самоуверенность. Четыре слова – и его разум превратился во что-то вроде канарейки в клетке. Чирикает себе внутри, прыгает, крылышками машет, но на происходящее вокруг не оказывает никакого воздействия.

У Айнур, видимо, мелькнула та же мысль. Она испытующе смотрела на Никиту.

За прошедшие несколько часов Маевский приобрел еще и долю смирения.

– Я выйду, – сказал он. – Ты с ней поговоришь. На меня рассчитывать нельзя. Извини, но резать ее придется все-таки тебе. – Он положил на пол пакет с ножами.

Бурова всё пыталась выплюнуть кляп и мычала. Челка прилипла ко лбу, от нее разило потом.

В дверях Никита остановился.

– Подожди-ка… – Он прищурился, разглядывая Бурову. – Постой…

– Что такое? – спросила Айнур.

– Рюкзак, – сказал Маевский.

Мычание оборвалось. Бурова резко подалась назад, словно пыталась вдавить рюкзак в стену. Маевскому показалось, что он расслышал хруст.

– Рюкзак?

– Она его постоянно носит с собой. Почему?

Они стояли рядом, плечом к плечу, не сводя глаз с Буровой. Под их взглядами она забилась, и было странно видеть, как толстуха дергается, словно они уже начали прижигать ее калеными ножами, – чего никто не собирался делать.

Руки у Буровой были связаны за спиной (Маевский снова вознес хвалу хладнокровию Айнур), и всё равно у него