Рассказы - Роберт Альберт Блох

Временами я знал, что являюсь жертвой колоссального заговора — я проклинал ДеГрата за то, что он отправил меня сюда, сознательно, на мою гибель. Временами (а это были худшие моменты из всех), я чувствовал всю силу одиночества, что обрушивалась на меня холодными волнами выше, чем те, что сотрясали башню.

Но все прошло, и море — и я — снова спокойны. Своеобразное спокойствие это; когда я смотрю на воду, возникают определенные явления, о которых я не знал до этого момента. Прежде чем изложить свои наблюдения, позвольте мне убедиться в том, что я действительно достаточно спокоен; никаких следов моих прежних потрясений или волнений пока не осталось. Преходящее безумие, вызванное штормом, ушло, и мой мозг свободен от фантазий — действительно, мои способности восприятия, кажется, обострены до необычайной остроты. Это как если бы я обнаружил, что обладаю дополнительным чувством, способностью анализировать и проникать за пределы прежних ограничений, наложенных Природой. Вода, на которую я смотрю, снова спокойна. Небо лишь слегка свинцового оттенка. Но подождите — низко на горизонте рождается внезапное пламя! Это солнце, арктическое солнце в угрюмом великолепии, которое на мгновение выглядывает из-за облаков, чтобы окрасить в алое океан. Солнце и небо, море и воздух вокруг меня превращаются в кровь.

Могу ли я быть тем, кто только что писал о возвращенном, восстановленном здравомыслии? Я, который только что закричал вслух: «Одиночество!» — и, приподнявшись со своего стула, услышал приглушенное гулкое эхо, отразившееся в одиноком маяке, с замогильным акцентом раздалось «Одиночество!» в ответ? Может быть, я, несмотря на все решения, схожу с ума; если так, я молюсь, чтобы конец наступил как можно скорее.

18 января. Конца не будет! Я придумал одну идею, теорию, которую скоро проверят мои повышенные способности. Я начну эксперимент…

26 января. Неделя прошла в моей одинокой тюрьме. Одинокой? — возможно, но ненадолго. Эксперимент продолжается. Я должен записать, что произошло. Звук эха заставляет меня задуматься. Кто-то посылает свой голос, и он возвращается. Кто-то посылает свои мысли и может ли ждать ответа? Звук, как мы знаем, распространяется волнами. Излучения мозга, возможно, перемещаются аналогично. И они не ограничены физическими законами времени, пространства или длительности.

Могут ли мысли дать ответ, который материализуется так же, как голос производит эхо? Эхо — это продукт определенного вакуума. А мысль…

Концентрация — это ключ. Я концентрируюсь. Мои запасы пополняются, и Нептун — которого я посещаю, спускаясь вниз — кажется достаточно разумным, хотя он сжимается, когда я подхожу к нему. Я оставил его внизу и провел здесь последнюю неделю. Концентрация, повторяю, является ключом к моему эксперименту.

Концентрация по своей природе является трудной задачей: я обратился к ней без малейшего трепета. Прилагайте усилия, но оставайтесь спокойно сидеть с умом, «пустым» от всех мыслей, и в течение нескольких минут можно обнаружить, что заблудшее тело вовлечено во все виды отвлекающих движений — постукивание ног, скручивание пальцев, гримаса на лице.

Это мне удалось преодолеть через несколько часов — мои первые три дня прошли в попытке избавиться от нервного возбуждения и обрести внутреннее и внешнее спокойствие индийского факира. Затем возникла задача «наполнить» пустое сознание — полностью заполнить его одним напряженным и сосредоточенным усилием воли.

Какое эхо я бы извлек из ничего? Какое общение я бы искал здесь в своем одиночестве? Какой знак или символ я хотел получить? Что символизировало для меня весь отсутствующий мир жизни и света?

ДеГрат смеялся бы презрительно надо мной, если бы знал концепцию, которую я выбрал. И все же я циничный, пресытившийся, декадентский, заглядывающий в свою душу, испытывающий свои желания, обнаружил то, чего я больше всего хотел — простой знак, символ всей удаленной земли: свежий и растущий цветок, роза!

Да, простая роза — это то, что я искал — роза, оторванная от своего живого стебля, наполненная сладким воплощением самой жизни. Сидя здесь перед окном, я мечтал, размышлял, а затем сосредоточился каждой клеточкой своего существа на этой розе.

Мой разум наполнился красным — не красным светом солнца или багровым цветом крови, а насыщенным и сияющим цветом красной розы. Моя душа была наполнена запахом розы: когда я использовал свои способности исключительно к образу, эти стены упали, стены моей плоти упали, и я, казалось, слился с фактурой, запахом, цветом, фактической сущностью розы.

Должен ли я написать об этом, на седьмой день, когда я сидел у окна и солнце выходило из моря, я почувствовал команду своему сознанию? Должен ли я написать о том, как я поднялся, спустился по лестнице, открыл железную дверь у основания маяка и вглядывался в волны, которые плескались у моих ног? Должен ли я написать о том, как наклонился, схватил, держал?

Должен ли я написать, что я действительно спустился по этой железной лестнице и вернулся сюда со своим морским трофеем — что в тот же день из вод, удаленных на двести миль от любого берега, я склонился и сорвал свежую розу?

28 января. Она не засохла! Я постоянно держу ее перед собой в вазе на столе, и это бесценный рубин, вырванный из снов. Она реальна — так же реальна, как вопли бедного Нептуна, который чувствует, что происходит нечто странное. Его безумный лай не беспокоит меня; меня ничто не беспокоит, потому что я властелин силы, превосходящей землю, пространство или время. И я буду использовать эту силу, чтобы доставить себе последнее благо. Здесь, в своей башне, я стал философом: я хорошо усвоил свой урок и понимаю, что я не желаю ни богатства, ни славы, ни пустяков общества. Моя потребность проста — общение. И теперь, с силой, которой я могу управлять, я получу это!

Скоро, совсем скоро, я больше не буду один!

30 января. Буря вернулась, но я не обращаю на нее внимания; и при этом я не отмечаю завывания Нептуна, хотя зверь теперь буквально бросается на двери кладовой. Можно было бы предположить, что его усилия причина содрогания самого маяка, но нет; это ярость северной бури. Как я уже сказал, я не обращаю на это внимания, но я полностью осознаю, что этот шторм превосходит по степени и интенсивности все, что я мог себе представить, даже как свидетель его предшественника.

И все же это неважно, даже несмотря на то, что свет надо мной мерцает и угрожает погаснуть из-за огромной скорости ветра, проникающего сквозь крепкие стены, несмотря на то, что океан устремляется к основанию с силой, из-за которой