Skinова печать - Константин Алов

— Мы его потеряли… Мужайтесь… Крепитесь… — повторил он уже без всякого лукашенковского акцента.

— Он… Он погиб? — едва смог вымолвить Барин.

— Да, — снова не покривил душой опер. — Восстановлению в человеческом виде не подлежит. Погиб для общества окончательно и бесповоротно, — он хотел положить трубку, но проклятая привычка говорить правду снова взяла верх, и сыщик добавил: — Он погиб, но, разумеется, в переносном смысле…

Поздно — Баринов его не дослушал. Вернее, прежде чем Крюков успел закончить разговор, в трубке раздался сильнейший грохот, будто где-то там, на другом конце провода, упал большой шкаф. Потом абонент отключился. Короткие гудки возвестили, что связь прервалась.

Сыщик перезвонил. На этот раз ждать пришлось довольно долго. Наконец трубку взяла женщина, вероятно секретарь.

— Господина Баринова будьте добры, — вежливо попросил Крюков.

После паузы женщина взволнованно сообщила:

— Борис Николаевич не сможет подойти. У него, кажется, инсульт.

Нет, Крюков не был по природе злым человеком. Он не пустился в пляс, не разразился торжествующим мефистофельским смехом. Он просто решил для себя, что теперь дело действительно закрыто. И положил трубку…

Коридоры управления были непривычно пусты. И это в начале рабочего дня? Крюков даже подумал, что в горячке последних событий все перепутал и явился на работу в выходные. Или неугомонные думские заседатели придумали какой-нибудь новый праздник, а он про него не слыхал? Например, День Выхухолеведа. А может, все сотрудники управления похищены пришельцами с Альдебарана, а то и откуда подальше?

Этот вариант пришлось отбросить, когда Крюков приблизился к открытым дверям дежурки. Оттуда доносился мерный хруст, как будто кто-то шагал по рассыпанной по полу скорлупе. Люди! Есть кто живой? Ау!

Он заглянул в дверь и ему стал понятен механизм возникновения хруста. Источником его был майор Алеша Попович, профессиональный борец с чипсами. Развалившись в кресле за пультом дежурного, он горстями забрасывал в рот сухие пластинки картофеля, а его плохо закрывающийся рот служил мощным резонатором.

— О, Крюк, здарова! — обрадовано крикнул Попович со своим неистребимым белорусским акцентом. — Ты где был? Я уж думал, что тябя убили.

— Нет, мяня на курсы бяларусского языка командировали, — в тон ему ответил опер.

— Брешешь! А ну скажи што-нябудь! — потребовал майор.

Крюков залез двумя пальцами в его пакет с чипсами, достал оттуда пару коричневых картофельных лепестков и поморщился.

— Вот, к примеру, хочешь, скажу по-белорусски — «плохая картошка»?

— Валяй.

Крюков сделал серьезное лицо и сказал голосом Левитана:

— Бульба нынча ни в пязду!

— Ну, Крюк, ты даешь! — Майор Попович чуть не подавился чипсами от смеха.

И закашлялся: видно, непрошенная чипсина попала не в то горло.

Когда он немного пришел в себя, сыщик поинтересовался:

— А где народ?

— Все на собрании. Торжественное заседание по случаю завершения месячных по борьбе с фашизмом.

Сам заместитель министра приехал поздравлять! — Он переключил рычажок громкоговорящей связи на пульте дежурного, и помещение заполнил густой бас Альпенгольда.

«Не генерал, а Шаляпин. Ему бы в опере петь, а он тут с нами время теряет, — с некоторой долей самоуничижения подумал Крюков. — А чем я лучше? Нет, решено. Нутрии и еще раз нутрии! Будущее — за кооперативами. В будущем вообще никаких милиционеров не будет, все ментуры позакрывают за ненадобностью, так учил великий Ленин».

Алеша Попович с трепетом вслушивался в начальственные речи.

— Слушай, Крюк, — вдруг засуетился майор, — посиди тут за меня маленько! Там Альпенгольд уже награды вручает. Сейчас мне будут благодарность объявлять. В присутствии замминистра! А здесь делов-то всего ничего — на телефонные звонки отвечать…

Может быть, раньше Крюков и пошел бы ему навстречу, но теперь, после решения связать свою судьбу со звероводством, он стал непреклонен.

— Ни фига, это ты сегодня дневальный, — беззаботно улыбнулся опер. — А у меня дембельский аккорд! — Он повернулся на каблуках и вышел из дежурки…