Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Первое, о чем подумал Гесслиц: Леве — человек Хартмана. И, значит, эхо выстрелов в ученого обязательно долетит до Цюриха. С Хартманом его связывала не просто работа, а годы утрат и смертельного риска. Гесслиц кожей чувствовал: с этим убийством что-то не так. Он составил донесение в Центр — отправить его удалось лишь через два дня — и только потом, когда шифровка ушла, Гесслиц испугался.

—А кто мог догадываться о миссии Леве в Цюрихе? — вдруг спросил Ванин.

Коротков вынул сигарету изо рта и растерянно посмотрел на комиссара. Тот сбросил с плеч телогрейку и стал натягивать шинель.

—Толик, — крикнул он, — скажи маме, я пошел на работу. Обедайте без меня.

Коротков тоже встал, отбросил недокуренную сигарету:

—Ё-моё, а ведь правда: стреляя в него, они, возможно, знали, от кого он.

По скулам Ванина прокатились желваки:

—Надо срочно сообщить в Цюрих. Велика вероятность, что Баварец под ударом.

Берлин, Принц-Альбрехт-штрассе, 8, IV Управленке PСXА (гестапо),

5 января

Кабинет Гиммлера на Принц-Альбрехт-штрассе, 8, которым он редко пользовался, находился на третьем этаже импозантного пятиэтажного здания в стиле югенд со сводчатыми потолками и гулкими коридорами, в котором некогда размещалась Школа прикладных и декоративных искусств. В последнее время Гиммлер редко бывал в Берлине, мотаясь между передовой в Эльзасе, где армейские корпуса ваффен-СС участвовали в наступлении «Северный ветер», будапештским фронтом, где в рамках операции «Конрад» намечалось контрнаступление танкового корпуса СС на позиции, занятые советской 4-й гвардейской армией, и ставкой Гитлера в Адлерхорсте. Несмотря на столь плотный график, он не забыл о запланированном еще в конце года совещании руководства ключевых управлений РСХА, по- священном взаимодействию на прифронтовых территориях — в Польше, Чехословакии, Венгрии. С одной стороны, границы сжимались, а значит, забот становилось как будто меньше, но с другой — банально не хватало людей и ресурсов.

Совещание неожиданно затянулось, говорить кинулись все, разгорячились, погрязли во взаимных упреках и в итоге полу- чили выволочку рейхсфюрера, которая увенчалась жестким приказом обеспечить максимальную координацию на всех направлениях оперативной работы. Размытость генеральной директивы удовлетворила всех, и постепенно совещание пришло к своему завершению. Стали расходиться.

Шелленберг, начальник внешней разведки СД, легкий, элегантный, подвижный, с холеным лицом бонвивана, заметно отличавшимся от типичного облика его коллег, единственный среди присутствовавших, кто позволил себе быть одетым в костюм, а не в форму, выходя из кабинета рейхсфюрера, говорил вполголоса, слегка придерживая за локоть группенфюрера Олендорфа, начальника управления внутренней безопасности РСХА:

—Многолетний опыт служебных заседаний привел меня к выводу, что самое глупое выражение лица бывает у тех, кто уверен в том, что всё знает.

—А кто ничего не знает?

—Те выглядят как мудрецы.

Оба сдержанно хмыкнули.

—Пожалуй, — согласился Олендорф. — В нашем цирке безошибочным номером всегда было умение жонглировать прописными истинами. Но Панцигера жаль. Туша Мюллера покрыла его ведомство, как хряк свинью — пардон, конечно, за низкий лексикон, но без него становится все труднее выразить мысль.

—Дорогой Отто, во всем виновата инерция могущества, худшее проявление беспомощности, — без тени иронии сказал Шелленберг. — Наш путь в бездну вымощен вот этими булыжниками могущества. А после гадаем, как из пары бревен соорудить плотину.

—Опасно мыслите, мой друг.

—Так ведь шепотом.

Белые губы Олендорфа скривились в напряженной улыбке. Он оглянулся и сказал:

—Если шепотом, то самое время напиться.

—Увы, не могу составить вам компанию. Вы же знаете, я пью только вино, причем определенной марки. Но последняя бутылка «Шато Тальбо» опустела месяц назад. С тех пор поставок нет. Хотя куда-то деть свои мозги, действительно, иногда хочется. Сдать их на хранение, чтобы не свихнуться?

—А я наблюдал за вами, — сказал Олендорф. — Вы даже не выступили. У вас был такой вид, будто Шелленберга с нами не было. О чем вы думали, Вальтер?

Даже с друзьями не стоит пересекать тонкую грань излиш- ней откровенности. Шелленберг, помолчав, ответил:

—Вы бывали в Гарце? Ну-у… «Словно коршун, про- стирающий легкие крылья, воспари, песнь моя». — В глазах Шелленберга вспыхнул мечтательный огонек. — Бывали? Тогда вы помните эти горы, здоровались с Брокеном. А жасмин, вы помните жасмин в разгар цветения? Сколько его! Белый, желтый. Повсюду! Заросли, горы жасмина! И запах, шмели… Помните? Дурман — голова кру́гом. У нас была хозяйка в пансионе, фрау Эльза, очаровательная, вздорная тетка. Всё ей было не так. Но нигде, никогда я не ел более вкусных кухенов. Представьте: раннее утро, аромат жасмина, дымящийся кофе и — теплый кухен с хрустящей яблочной корочкой, посыпанной масляным штрейзелем… Вот об этом я думал, Отто, вот об этом…

—Вальтер, — послышался сзади знакомый голос.

Шелленберг обернулся. Из толпы офицеров выделилась коренастая фигура начальника гестапо Генриха Мюллера.

—Группенфюрер, — обратился он к Олендорфу, — позволите украсть у вас господина Шелленберга?

—О, если бы я владел господином Шелленбергом, я бы ни за что вам его не отдал. — Олендорф склонил голову и быстро удалился.

—Пройдемся? — предложил Мюллер, указав вглубь изящ- ной полутемной галереи, пропитанной духом казенного присутствия, с безвкусными круглыми плафонами, которые не зажигались из соображений светомаскировки.

Мюллер не пригласил Шелленберга в свой кабинет, так как понимал — разговор не будет доверительным из-за возможного прослушивания, о чем, несомненно, подумал бы и Шелленберг. Прогулка же по галерее вдоль черных бюстов Бисмарка, Вильгельма, Гитлера в простенках, по мысли Мюллера, способствовала конфидентному тону беседы.

—С пражской агентурой у вас проблем не возникнет, — говорил Мюллер, медленно вышагивая по паркету. — Надо будет поговорить с Лишкой. Курт Лишка, знаете? Курирует протекторат Богемия и Моравия в нашем курятнике, отдел «Четыре Д четыре». СД легко найдет с ним общий язык, я проконтролирую. А вот с Венгрией… Многие переметнулись. Мы сейчас проверяем, отделяем, так сказать, зерна от этих… как их?..

—Пле́вел.

—Пле́вел, точно. — Взмах массивной ладони Мюллера прочертил в воздухе фигуру озарения. — Что значит университетское образование! А я так и не знаю, как оно выглядит, это самое… пле́вел. Шелуха, наверное?

—В каком-то смысле… — В уголках губ Шелленберга возникла лукавая улыбка. — Притча. Евангелие от Матфея. Не́кто посеял на своем поле пшеницу. А враг меж пшеницы посеял плевелы. Сорняк то есть. Когда появились всходы, рабы хотели истребить сорняки. Но хозяин запретил это сделать до времени.

—До времени… — задумчиво повторил Мюллер. — Да, времени остается все меньше. Часть нашей венгерской агентуры, очевидно, перейдет