Закон о невиновности - Майкл Коннелли

— Да, Ваша Честь, — сказала Берг.

— Прекрасно. Переходим к следующему ходатайству — сказала Уорфилд. — В одиннадцать я покидаю здание для встречи вне суда. Продолжим.

— Ваша Честь, наше ходатайство об открытии дела представит мой второй адвокат, Дженнифер Аронсон.

Дженнифер поднялась и направилась к кафедре. Я вернулся к столу защиты; мы слегка коснулись друг друга руками, расходясь в проходе.

— Забери их, — прошептал я. 

Глава 6 

Преференции, которые я получал как «Обвиняемый, защищающий себя сам», распространялись и на центр временного содержания: мне выделяли помещение и время для ежедневных встреч с моей командой. Я назначал их с понедельника по пятницу на 15:00 — независимо от того, была ли насущная повестка или чистая стратегия. Мне требовалась связь с внешним миром, хотя бы ради собственного рассудка.

Эти встречи становились испытанием для Циско и Дженнифер: их самих и их сумки обыскивали на входе и на выходе, а правило было таким, что команда должна собраться в переговорной для адвокатов и клиентов еще до того, как меня выведут из модуля. В тюрьме все происходило в равнодушном темпе, который задавали помощники шерифа, управлявшие всем этим спектаклем. Последнее, на что мог рассчитывать арестант, даже если он профессионал, — это пунктуальность. По той же причине я вставал в четыре утра, чтобы через шесть часов отправиться на слушание, шедшее всего в четырех кварталах отсюда. Эти задержки и мелочные ограничения означали: им обычно приходилось приезжать ко входу для адвокатов к двум пополудни, чтобы я успел встретиться с ними часом позднее.

Сегодняшняя встреча, следовавшая за судом, была важнее, чем привычный «час психического здоровья». Судья Уорфилд подписала распоряжение, разрешающее Дженнифер Аронсон принести в тюрьму дисковый плеер на нашу конференцию, чтобы я мог просмотреть видеозаписи, которые, в конце концов, передало обвинение.

Я опоздал: почти четыре часа ушло на обратную дорогу на автобусе из здания суда в тюрьму. К моменту, когда меня провели в адвокатскую комнату, Дженнифер и Циско ждали почти час.

— Простите, ребята, — сказал я, когда помощник шерифа втолкнул меня внутрь. — Здесь я ничего не контролирую.

— И не говори, — отозвался Циско.

Обстановка была той же, что и в адвокатской в здании суда: они сидели напротив, камера в углу — якобы без аудио. Разница в том, что здесь мне разрешали держать ручку, чтобы делать заметки или писать от руки ходатайства. В камеру ручку брать нельзя: оружие, трубка, источник чернил для татуировок. На деле мне позволили только ручку с красными чернилами — цвет, признанный «нежелательным» для татуировок — на случай, если я каким-то образом пронесу ее тайком в свой блок.

— Уже смотрели видео? — спросил я.

— Раз десять, пока ждали, — сказал Циско.

— И что?

Я вопросительно посмотрел на Дженнифер. Она была юристом.

— Ты отлично помнишь сказанное и сделанное, — ответила она.

— Ладно, — сказал я. — Посмотрим еще раз? Хочу набросать вопросы к офицеру Милтону.

— Ты уверен, что это лучший ход? — спросила Дженнифер.

Я взглянул на нее.

— Ты о том, чтобы я сам допрашивал парня, который меня арестовал?

— Да. Присяжным это может показаться мстительностью.

Я кивнул.

— Возможно. Но присяжных не будет.

— Репортеры, вероятно, будут. И это станет достоянием общественности

— Хорошо. В любом случае я запишу вопросы, а решение примем по обстановке. Ты тоже запиши, что хотела бы спросить, и сравним завтра или в среду.

К компьютерам мне прикасаться запрещено. Циско развернул ко мне экран. Сначала — запись с нагрудной камеры Милтона. Камера была закреплена на груди. Видеоряд начинался рулем его машины, затем резко перескакивал на момент, когда он выходит и идет по обочине к машине, которую я сразу узнал, как свой «Линкольн».

— Стоп, — сказал я. — Это собачья чушь.

Циско нажал паузу.

— Что именно «чушь»? — спросила Дженнифер.

— Видео, — ответил я. — Берг знает, чего я добиваюсь, и потешается над нами, несмотря на ее сегодняшние щедрые жесты в суде. Завтра подай судье ходатайство о предоставлении полной записи. Я хочу видеть, где этот парень был и что делал ДО того, как я якобы «случайно» попался ему на пути. Скажи судье, что нам нужно минимум полчаса записи ДО первого контакта. И нам нужна полная версия до четверга, прежде чем выйдем на слушание.

— Принято, — сказала она.

— Ладно, продолжаем с тем, что дали.

Циско запустил воспроизведение, и я принялся смотреть. В углу шёл тайм-код; я сразу стал записывать время и пометки. Остановка и все, что последовало, соответствовало моей памяти. Я наметил несколько точек, где смогу набрать очки на перекрестном допросе Милтона, и пару ловушек, куда его можно загнать на лжи.

Из нового: Милтон открыл багажник «Линкольна» и заглянул внутрь, проверяя, подает ли Сэм Скейлз признаки жизни. В тот момент я сидел на заднем сиденье патрульной машины, и мой обзор был ограничен и низок. Теперь же я видел тело Сэма: он лежал на боку, колени подтянуты к груди, руки за спиной, перемотаны несколькими слоями клейкой ленты. У него был избыточный вес, и он выглядел так, словно его затолкали в багажник.

Я различал огнестрельные раны в области груди и плеча, а также то, что выглядело входным отверстием на левом виске и выходным — через правый глаз. Это не стало откровением: ранее мы уже получили фото от Берг. Но видео придавало преступлению удушающую осязаемость.

При жизни Сэм Скейлз не вызывал сочувствия, а мертвым выглядел жалко. Кровь сочилась через отверстие от пули, вышедшей из глаза, и растеклась по полу багажника.

— О, черт, — услышал я голос Милтона.

А затем — приглушенное гудение, похожее на подавленный смешок.

— Прокрути еще раз, — сказал я. — После «О, черт».

Циско повторил фрагмент, и я вновь уловил тот звук. В нем было злорадство. Я отметил: присяжным полезно будет это услышать.

— Стоп, — сказал я.

Кадр застыл. Я уставился на Сэма Скейлза. Я представлял его несколько лет по разным делам и, странно, питал к нему симпатию — даже когда частным образом разделял общую ненависть к его аферам. Одна еженедельная газета назвала его «самым ненавидимым человеком в Америке» — и это не было преувеличением. Он был мошенником-пожирателем. Без тени вины создавал сайты для сбора пожертвований «в пользу»,