Шесть масок смерти - Сюсукэ Митио

И тут Кадзума[7] внезапно остановился.

– Сократ.

– Что?

Не разворачиваясь ко мне, он повернул голову и впервые посмотрел на меня.

– Незнание знания.

Мне потребовалось несколько секунд понять, что это изречение Сократа. Нас учили этому в университете на занятиях по гуманитарным наукам. Осознание того, что ты ничего не знаешь… Кажется, смысл был такой. Истинного знания не получить, пока не заметишь, что ты невежественен.

– Мама меня так назвала. Ей хотелось, чтобы я не почивал на лаврах, даже если, выучившись, достигну многого, а стремился к тому, что действительно важно. Мама занималась книгами по философии. Сама их не писала, но делала. Отец говорил, что, до того как стать домохозяйкой, она работала в компании, которая выпускала подобную литературу.

Свою мать он называл «мамой», а отца – «отец». Интересно, почему он делал такое разделение? Пока я размышляла над этим, Кадзума повернулся ко мне спиной и пошел по направлению к школьным воротам.

– Тебе дали такое имя, а ты, Иинума, бросил учебу, да?

Я догнала его около ворот. У нас, учителей, тоже была сменка, и мы не имели права выходить за пределы школы в школьной обуви. Я сознательно нарушила это правило ради собственных представлений об идеальном учителе.

– Я уже очень давно бросил.

– Стал хулиганом? – немного посомневавшись, решительно продолжила я. – Разве тебе не хочется быть таким, как хотела твоя мама?

Я задумалась об этом во время нашего разговора с Газетой. Мать Кадзумы погибла под колесами мотоцикла, которым управляли парни, которые нигде не учились, нигде не работали, а только развлекались. Кадзума впал в такое отчаяние, что прекратил учиться, начал разгуливать по ночному городу и попал на учет в полиции. То есть он пытается стать таким же хулиганом, как те, кто убил его мать.

Кадзума остановился, плечи его напряглись. Однако его голова и шея как будто принадлежали другому живому существу. В голосе не произошло никаких перемен.

– Я делаю то, что считаю правильным. Потому что просто жить не имеет смысла.

Даже сейчас, по прошествии тринадцати лет, я до сих пор помню этот его голос: как будто он читает примечания к книге.

К восьми я наконец-то закончила работу и направилась в офис «Сыскного агентства домашних животных. Эдзоэ и Ёсиока». Сэйити не было, только Эдзоэ и Люк, то есть уже не Люк.

– Вы действительно возьмете его себе?

– Пока не найду кого-то, кто его возьмет. Так, Пес?

Эдзоэ по-прежнему был в старой футболке и джинсах. Он развалился на диване и попивал пивко из банки. На живот ему положил голову щенок бладхаунда, которого только несколько дней назад назвали Люком, а теперь он стал Псом. Он спал, видимо, чувствуя себя в полной безопасности.

– А деньги за поиск вам заплатят?

Я села на стул в рабочем пространстве в глубине офиса. Он состоял из двух смежных комнат: комнаты с диваном и маленькой кухней и рабочего пространства с двумя столами, где сидела я. На диване валялся Эдзоэ – и, даже если б не валялся, сидеть с ним рядом было бы странно. Поэтому я прошла внутрь и села на офисный стул Сэйити. Офисным у него было одно название: складной стул с металлическими ножками, который они купили с Эдзоэ в комиссионке – тысяча иен за пару.

– Сказали, что готовы перечислить прямо завтра. К тому же сумму побольше, с компенсацией ухода за псом. Заплатили кучу денег за собаку, а теперь еще за то, что отдали ее… Не понимаю я, о чем думают эти богатеи.

«Только ли богатеев ты не понимаешь? По-моему, и обычных людей тоже», – подумала я, глядя, как Эдзоэ поглощает один за другим красные бейберри.

– Оставьте хоть немного…

На тарелке лежали плоды бейберри, которые я вчера собрала на острове Глазунья. Вроде бы они понравились Сэйити, и я отдала их ему вместе с пакетом, сказав: «Ешь, чтобы снять усталость». Наверное, Сэйити разрешил ему – раз он лопает их, нисколько не стесняясь.

– Вкусные… Как они там называются?

– Бейберри.

– Надо было попросить Ёсиоку, чтобы он заодно набрал их. Он же как раз поехал на остров Глазунья по твоему указанию.

– Я ему ничего не указывала.

Вечером Сэйити поехал на остров по моей просьбе. Наверное, сейчас он уже возвращается обратно на лодке, сделав все дела. Было уже поздно, и я беспокоилась, хотя сама же его и попросила.

– Так, и зачем ты его туда отправила?

– Это связано с моей работой.

…После ухода Кадзумы я вернулась в кабинет естественных наук. Открыла шкаф, где хранились микроскопы, проверила ручки настройки у каждого и достала из другого шкафа пресс для окрашенных растений. И тут же остановилась, заметив, что пресс испачкан какой-то жидкостью.

Меня охватило дурное предчувствие. Я тотчас вернулась в учительскую, взяла сумочку, вышла из комнаты и поднялась по лестнице на самый верх. Мобильным телефоном разрешалось пользоваться только в учительской, но мне не хотелось, чтобы мой разговор слышали коллеги. На крыше я вынула телефон из сумочки и набрала Сэйити. Я знала, что у него сегодня первый выходной после открытия офиса, но больше мне не на кого было положиться.

– У меня к тебе просьба…

Место на острове Глазунья, где был Кадзума. Разрытая земля, как будто там что-то закапывали. Мне нужно было обязательно уточнить один момент.

– …Эдзоэ, вы что-нибудь знаете о Сократе?

– Это отец философии.

– Да.

– Только это и знаю.

Он шмыгнул носом и хлюпнул недопитым пивом в банке. Спавший у него на животе Пес повел ушами во сне. У него были висячие уши, но и они поднялись вверх больше чем наполовину.

В этот момент послышались шаги: кто-то поднимался по лестнице. Когда открылась входная дверь, Пес мгновенно приподнялся и встал в стойку. Эдзоэ поморщился: видимо, щенок надавил ему лапами на живот. В офис вошел Сэйити; он улыбнулся мне.

– Когда я пришел на лодочную станцию, они уже заканчивали работать. Я пообещал им скоро вернуться, и мне удалось уговорить их на весельную лодку. Но быстро я им ее не вернул – и они на меня рассердились.

– Прости, это был твой выходной…

– Ничего, ничего… – Он посмотрел на Эдзоэ, и лицо у него посуровело. – Я же просил тебя не сжирать всё.

– А? – Эдзоэ хотел было слопать бейберри, но остановился.

Глаза у Сэйити налились кровью. Он подошел к Эдзоэ; лежащий у него на животе Пес напрягся.

– Ты просил?

– Просил.

– А я не слышал. Громче надо говорить.

– А я думал, мы спокойно поедим их сегодня во время обсуждения планов по продвижению кампании…

И дальше – один выпятив грудь, а второй продолжая валяться на диване – они стали пререкаться как дети малые. Так как речь шла о еде, они издевались над фигурами друг друга. Неужели все мужчины одинаковы? Если правда, то, наверное, компании, состоящие только из сотрудников-мужчин, – чудеса, да и только.

– Ладно,