Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

— Ничего. Я просто худела, таяла как свечка.

— И чем же дело закончилось?

— Увы, ничем, — Катя лукаво улыбнулась.

— Значит, только несчастная, безответная любовь способствует потере веса?

— Увы. Но это дело чисто индивидуальное. Не знаю, как у вас, Алексей Владимирович...

—Алексей, пожалуйста...

—Но у меня именно так.

— Надо будет тоже попробовать. Врезаться этак безоглядно по уши в прекрасную нежную девушку... Сколько, вы сказали, кило долой — пять?

Они посмотрели друг на друга и расхохотались. И Кате показалось: она знает Скуратова давным-давно. И тут ей снова вспомнились рассказы Кравченко и Мещерского о нем. И его прозвище Бизон, и выходка матерью, которую он довел до инфаркта, и то, что он (по словам Мещерского) якобы пусть в шутку, но считает себя потомком злодея Малюты. «Горчица есть такая — „Малюта Скуратов“, — подумалось Кате. — Сама в магазине видела. Едкая!» Когда ужин подошел к концу, и официанты сервировали стол к чаю, все покинули столовую. Где-то начались мужские разговоры в сигаретном дыму. Мещерского отозвали в сторону, его снова с кем-то знакомили — с нужными людьми. Катя в одиночестве сидела на кожаном диване в гостиной. Смотрела на носки своих замшевых туфель. На узорный ковер на полу. Она понимала: Мещерского «прописывают» по полной программе. И сейчас не нужно ему мешать. Пусть потолкуют, присмотрятся друг к другу, обсудят дела. Мужчины!

Оркестрик выдохся, умолк. Музыканты отправились перекусить. Катя прошла через опустелый зальчик — пюпитры, на них раскрытые ноты, виолончель, прислоненная к стулу, скрипка, альт...

У окна, закрытого жалюзи, она увидела Яну. На ней тоже было вечернее платье — вишневое, удивительно шедшее к ее смуглой атласной коже и смоляным волосам.

— Здравствуйте, Яна, — светло поздоровалась Катя. Женщина обернулась. Вроде бы сначала не узнала, потом узнала, приветливо улыбнулась. Однако Катя видела: что-то ей не очень весело на этом празднике жизни и грузинских марочных вин.

— И вы здесь, надо же... Получается, у нас с вами общие знакомые.

— Получается, — сказала Катя. — Но я почти никого здесь не знаю, кроме Белкина. А с хозяевами дома познакомилась только сегодня.

— Еще узнаете, все впереди. — Яна смотрела в глубину комнат. Там в толпе гостей рядом с Мещерским и Белкиным стоял Скуратов.

— Как продвигается ваша работа в музее? — вежливо осведомилась Катя.

— Так. Ни шатко ни валко.

— А мне ваши рисунки очень понравились. Стильный бы вышел клип, если бы ваша работа была использована.

— Серьезно? — Яна произнесла это с той же интонацией, что и Скуратов.

— Хотелось бы даже еще раз взглянуть.

— Пожалуйста, буду рада. Запишу вам телефон. Где бы записать... — Яна достала из сумочки пачку сигарет «Кэмел», нацарапала номер карандашиком для бровей, оторвала кусочек картона. — Это телефон к нам в студию. Попросите меня, Янину Мелеску.

— Янина. Какие волшебные имена — Янина, Абдулла...

Яна глянула на нее — черный, цыганский глаз.

Улыбнулась. Намного теплее.

— Приходите, буду рада вас видеть, Катя. Валя Белкин пропуск вам закажет. И мне развлечение. А то сидишь день-деньской одна в этом археологическом склепе, — она говорила все это с показным радушием, но на Катю почти не смотрела. Смотрела вдаль — на Скуратова, который, казалось, совсем ее не замечал.

И внезапно...

Кате показалось — это же ее собственные мысли, только она услышала их со стороны, облеченными в слова.

— Посмотрите на них. Посмотрите на них, Катя. Какие они, когда им не до нас. Когда они даже не пытаются скрывать, насколько мы лишние... Когда они не хотят, а может, просто устают притворяться, что мы им нужны...

Яна поднесла руку к накрашенным глазам и быстро стерла что-то ладонью со щеки. Катя подождала: она пояснит, разовьет мысль дальше. Но Яна Мелеску не произнесла больше ни слова. К ним подошли Алагиров, его сестра и ее приятель — видимо, из «новых», немного еще неотесанно-диковатых, но, к счастью, пока еще скромных, не наглых.

Подошли Мещерский и тот его однокашник, Михаил Ворон, о котором Катя лишь слышала, но видела его впервые.

Потом в столовой опять пили шампанское, грузинское вино, мужчины — водку, коньяк. Беседа то затихала, то разгоралась. Классический оркестрик зачах вконец. Его сменила мощная стереосистема. И немного расслабились, потанцевали.

Катя танцевала с Мещерским. А он, как известно, был ниже ее на целую голову. А затем ее пригласил Скуратов. О чем они говорили во время танцев? У Кати от шампанского кружилась голова. Кажется, о том, Что европейской женщине не стоит одной путешествовать по мусульманским странам. Даже в традиционный Египет и Анталию лучше ехать в компании или с мужем, или с другом. А потом они ни о чем не говорили.

Скуратов держал ее сначала вежливо и церемонно. Затем чуть-чуть крепче прижал, положил ее руку себе на грудь, накрыл своей ладонью и уже танцевал только так. Иногда Кате казалось — он нечаянно или намеренно касается губами и подбородком ее волос.

Яна танцевала с Алагировым. Парень был какой-то напряженный, скованный, точно аршин проглотил. А ее смуглые обнаженные руки лежали на его плечах, точно она искала в нем надежную опору. Было заметно, насколько она его старше. Порой Катя чувствовала ее взгляд — не на себе, на Скуратове.

А среди «принципиально не танцевавших» «югоармейцев» Катя заметила Астраханова. Черная-черная черкеска, серебряные газыри. Он снова напоминал призрак из прошлого, Хаджи-Мурата на балу. Но лицо его было усталым и равнодушным. Чувствовалось, что последний хит Селин Дион, звучавший из динамиков, его раздражает, как зубная боль.

И Катя подумала, что некоторые мужчины вдали гораздо более красивы, значительны и загадочны, чем вблизи.

Ну и хорошо, и отлично...

Ряженый павлин...

Скуратов вернул ее Мещерскому. От него Катя с удивлением узнала, что уже почти час ночи и гостям пора и честь знать, убираться по домам. Уже на воле, под ночным небом, на стриженом газоне у машин, все начали горячо, дружно и пьяно прощаться друг с другом. На ступеньках стояли Яна, Алагиров, его сестра и ее спутник. Словно бы в нерешительности — уходить, оставаться?

Алагиров взвешивал на руке ключи от машины. В тусклом свете фонаря Катя заметила, что в качестве брелока на связке — какой-то маленький, продолговатый и вместе с тем увесистый предмет.

— До свидания, — попрощалась она с Яной и ее друзьями. — Буду рада, если мы встретимся в музее.

— Взаимно, звоните, — ответила Яна Мелеску. Но особой радости в ее тоне не прозвучало.

И тут произошло... Алагиров, подбрасывавший ключи на ладони, неловко промахнулся, и связка упала на асфальт, пребольно шмякнув