Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

выглядел моложе, раскованнее. Модные квадратные стекла тонких очков словно сами по себе жили на его лице. Иногда они сверкали как алмазы или как окна маленьких домов, отмытые к майским праздникам. А иногда за ними в свете неяркой лампы под колпаком, освещавшей столик, было не видно Мишкиных глаз. Его интересовало теперь не только как обстоят дела с приобретением медикаментов, но и получением медоборудования.

— Медоборудования? — несказанно удивился Мещерский.

— Ну да. Разве Скуратов не сказал тебе? Наш фонд закупил и предоставляет экспедиции медоборудование, которое рейсом самолета будет доставлено...

— Куда же оно будет доставлено, Миша? — Мещерский играл полную наивность. Он думал о том, какой пункт назовет Ворон — оазис Хамрин, курдский военный лагерь в горах массива Джебель-Синджер?

Ворон подлил ему пива из кувшина.

— За вами ведь прилетит самолет в Багдад, — сказал он, отхлебнув глоток. — Ну, когда вы благополучно пройдете по маршруту и выполните свою военно-историческую миссию по увековечиванию памяти русского казачества. Чтобы рейс не был порожним, мы и решили воспользоваться оказией. Мы — это Фонд сотрудничества с развивающимися странами, где я работаю вот уже несколько лет. — Ворон чуть улыбнулся тонкими губами. — Контакты с Ираком, ты сам знаешь, заморожены. Но это чисто гуманитарная акция со стороны нашего фонда. Мы дарим оборудование Для операционной в кардиологическом центре в Багдаде, а также необходимые медикаменты. В Багдаде все это выгрузят с борта, там будет наш представитель, а его будут встречать сотрудники местного министерства здравоохранения. А потом самолет заберет вас — героев-путешественников.

— А этот груз тоже будет проходить по документам как груз экспедиции военно-исторического общества? — спросил Мещерский.

— А что в этом плохого? Что страшного? — Ворон снова сделал глоток пива.

— А партия медикаментов?

— Большая часть принадлежит экспедиции, мы выступаем здесь в качестве вашего спонсора. А меньшая... Скуратов в курсе. Вы оставите кое-что в качестве гуманитарного дара в одном из селений в Диз-Абаде... Вот такие дела, Сереженька...

Дела... Кто-то ищет контакты в регионе. Со всеми замешанными в политический конфликт сторонами. И в ход идут в качестве презентов не только чистокровные драгоценные кони, но и оборудование для госпиталей, и лекарства. Причем никто не забыт: экспедиция везет «гуманитарные подарки» и в Северный Курдистан, и в аравийскую нефтеносную пустыню, и в официальный, воюющий чуть ли не со всем миром Багдад.

— Жаль, что ты, Миша, не едешь с нами, — скачал Мещерский.

— Я? Да ты что? Ненавижу Восток. В позапрошлом году с женой в Тунисе отдыхали. Чуть с ума там не сошел. Пустыня, жарища, море как теплая моча. Обгорел на пляже так, что кожа лоскутами слезала. Африка ж!

— Ты женат?

— Уже нет. Четыре месяца назад развелись. Горшок об горшок.

— Проблемы?

— А, — Ворон равнодушно махнул рукой. — Какие сейчас браки, Сережа... Ты вон до сих пор свободен как ветер, ну и правильно. Нервов меньше истреплешь. Я часто институт наш вспоминаю. Золотое время было, дружочек. Прошло, улетучилось. Мало мы ценили, Сережа, студенческие годы, мало им радовались. И сейчас редко встречаемся. А встретишься, все дела, дела...

— Или скандалы. — Мещерский опустил голову. — До сих пор себе не могу простить, Миша, того своего позорного поведения.

— А, слушай, брось! Мы все сразу почувствовали — что-то серьезное случилось. — Ворон тревожно заглянул ему в лицо. — Ты не подумай, что я тебе не поверил. Ну, когда ты про какую-то дикую кассету говорил... Ребята потом подходили, спрашивали. Охрану здания поставили в известность. Они там все обещали проверить. Но надо же было такому произойти на юбилее старика!

— Я думал, после той моей истерики клиенты от меня как oт чумы шарахнуться, — сказал Мещерский. — Но нет. Воспитанные люди. Даже вида не показали.

— Даты им просто позарез нужен. Во-первых, у тебя бизнес раскручен, связи, нетрадиционный туризм. Слухом Москва полнится. Во-вторых, мы тоже свое веское слово сказали. — Ворон многозначительно усмехнулся. — Я ж творю, с зимы с тобой хотел контакты наладить. Ну, а в-третьих, Скуратов такой человек — его мало что смутить может.

Мещерский молча ел жареное мясо, пил пиво.

— Познакомились мы два года назад — Ворон закурил. — Но опять же. Москва-матушка слухами полнится. Он из очень приличной семьи, правда, отца очень рано потерял. Но знаешь, как это, — знакомые, знакомые знакомых, родственники... Батя мой про его мать еще в оные времена кое-что слыхал. В середине шестидесятых слыла в Москве одной из первых-красавиц. Дочь скульптора, с великими запросами. Вышла за человека гораздо старше себя. Партийный чин был. Отец мой его не знал, но... Он умер быстренько. С молодой женой сердце надо — мотор, а у этого подкачало. А мадам вдова потом весело жила, небедно. И на сына Лешеньку молилась как на божество. У него ведь матери фамилия — не отца.

— У Скуратова?

— Угу, — Ворон кивнул. — А знаешь все почему? Дворянский род. Даже тогда, в те годы, это помнили, а сейчас и просто все на предках, у кого они, конечно, есть, помешались. Он сам иногда в шутку или всерьез утверждает, что его фамилию правильнее писать не Скуратов, а Скуратов-Бельский по троюродной линии.

Тут и Мещерский, не удержавшись, насмешливо хмыкнул.

— Ну вот и догадался, — усмехнулся и Ворон. — Потомок Малюты Скуратова-Бельского... Ешьте, что называется, меня с кашей. Чушь, конечно. Но ты теперь яснее себе представишь, отчего в качестве сотрудника экспедиции их выбор пал из многих кандидатур на тебя. Они там списки ведут послужные и родословные древа пестуют в армии этой своей его свергнутого величества.

— Монархисты, что ли?

— Не-а, — Ворон снова усмехнулся. — Но иногда, когда это нужно, и ярые монархисты. А иногда совсем даже наоборот. Как карты лягут. Господа хамелеоны. Но я тебе о матери его рассказывал. И о том, что его самого мало чем удивить можно. Батя мой историю слыхал.

— Отец жив? — вежливо осведомился Мещерский.

— Жив, на пенсии. Мемуары на даче пишет. Сейчас все пишут. А мать Скуратова, когда тот на первом курсе МГИМО учился, замуж в который уж раз снова собралась. Отец мой знал претендента. В Генштабе шишка. Но Скуратов будущего отчима-милитариста отчего-то невзлюбил. Дело якобы на даче было, на Николиной Горе. Собрались гости, «молодые» хотели объявить друзьям и родственникам, что собираются расписаться. А сынок Лешенька закатил публичный скандал. Потом заперся на чердаке. А когда внизу на веранде уже пробки от шампанского хлопали, мимо окон в сад с душераздирающим криком с чердака пролетело что-то тяжелое в его плаще... Домработница закричала, что это...

— Скуратов?!

— У матери — сердце, инфаркт. А это не он с чердака сиганул... Он