Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

Это разбудило ее. Отрезвило.

Она смотрела на него, лежащего рядом с ней в постели. Все же он оставался загадкой для нее… Именно это заставляло ее почувствовать его – вот так, по-настоящему, когда все покровы – все приличия, стыдливость, условности – сброшены вместе с одеждой. Во всем теле было странное чувство свободы – они словно плавали в невесомости.

Катя не хотела утратить это потрясающее чувство. Обыденность может только все испортить. Они проснутся и… надо что-то говорить, что-то обсуждать, решать.

Катя тихонько выскользнула из постели.

Он спал. Его грудь вздымалась, могучий торс, могучие руки.

Кате хотелось поцеловать его так, как он поцеловал ее на пороге. Но она боялась его разбудить.

Она, как тень, скользила по комнате, в которой плавали утренние сумерки ЭРЕБа, собирала с пола свои разбросанные вещи, белье.

Одевшись, она снова оглянулась.

Космонавт спал. Гиперсон любви – средство достичь иных дальних счастливых миров, о которых даже не подозреваешь, не поцеловав… не застонав от наслаждения и выплеснувшегося телесного жара.

Катя тихонько достала свой блокнот и вырвала из него листок. Она написала два слова.

Люблю вас…

И не оставила телефона.

Кто захочет, тот и так найдет, все узнает. В ЭРЕБе не существует больше тайн. Но хаос ЭРЕБа распространяется даже на любовь. Есть вещи, которые лучше оставить пока как есть…

Она выскользнула за дверь – в сумерки.

И почти сразу увидела черный спортивный «Мерседес». Он был припаркован у дома Чеглакова. И его хозяин – Иван Водопьянов – стоял и смотрел на окна дома, на дверь.

На Катю, покидающую этот дом ранним утром.

На ее сияющее счастливое лицо.

Иван Водопьянов не тронулся с места. А Катя… она вскинула руку и… отсалютовала ему.

Салют!

Пост сдал. Пост принял.

Иван Водопьянов остался недвижим. На середине улицы Роз Катя оглянулась – он все стоял на том же месте у машины. Холодный ветер развевал его светлые волосы. Он смотрел на окна дома, где жил тот, кто…

– Я за него умру! – крикнул он Кате на всю сонную тихую улицу Роз. – А ты?

А я…

Уже сидя в экспрессе «Дубна – Москва», Катя думала о том, что в этой фразе – весь ЭРЕБ.

Какая-то самая главная истинная его суть, вся сотканная из противоречий и грез.

Однако, несмотря ни на что, она чувствовала себя счастливой.

Ей казалось, что она сама своей волей поставила пусть не точку, но многоточие. И эта история в общем-то закончилась.

Сладкое послевкусие ЭРЕБа на губах, след его поцелуя…

После всей горечи, страха, крови, гари, дыма…

Сладкое как мед послевкусие…

Экспресс уносил ее прочь. И она не принимала в расчет, что ЭРЕБ все сам решает за всех.

В той больнице Москвы, где лечился от травм арестованный Андрей Ржевский, водитель автобуса, о котором в последние дни как-то все забыли в вихре событий, все свидетельствовало в это утро об обратном.

Охранники-полицейские метались по этажам, обыскивали парк. В процедурной, стоная, приходила в себя оглушенная медсестра.

Под утро Андрею Ржевскому вдруг стало худо, он начал задыхаться. Охранники вызвали врача и медсестру. Врач велел немедленно снова вернуть Ржевского в реанимацию. Он выглядел плохо – краше в гроб кладут.

Его погрузили на каталку, и медсестра одна повезла его в реанимацию. Они подъехали к лифту.

Дальше она не помнила почти ничего.

Вроде играла какая-то музыка.

Клавесин.

Возможно, «Тамбурин» Рамо…

Момента, когда восставший с одра Ржевский набросился на нее и оглушил, она не помнила.

Он содрал с нее халат. И под видом медбрата растворился на этажах клиники.

Его искали, искали, подняли по тревоге ближайшее отделение полиции, но…

Скромный водитель автобуса словно в воду канул. И это было удивительно, учитывая его состояние после двух операций на легких.

Полицейские уверяли себя, что долго ему в бегах все равно не протянуть, что скоро его все равно поймают.

ЭРЕБ – обитель хаоса и мрака, знавший все досконально о полном раскрепощении зла и напитавший это свое истинное чадо безмерным восхищением перед деяниями создателя мух, вылупившихся из посмертного проклятия, имел на Ржевского совсем иные долгосрочные планы.

Так много мест, городов, где этому восхищению, этому аду внутри можно дать новое развитие, где можно создать что-то свое – еще более страшное – из подручной вечной тьмы, под звуки клавесина.

Музыка ЭРЕБа нескончаема…

Татьяна Юрьевна Степанова

Часы, идущие назад

Об остальных и горевать не стоит? Они нужны вам не больше пряжки, которая оторвалась от вашей туфельки в раннем детстве? Мы – путники, которые должны удерживать весь свой скарб в руках. Выроним – подберут те, кто идет следом… Наш путь долог, а жизнь коротка. И на этой дороге накапливается весь скарб человечества. Ничто не пропадает бесследно.

Том Стоппард «Аркадия»

© Степанова Т. Ю., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

* * *

Глава 1

Стрелки и циферблат. Логово

Тихо и сыро. Предрассветная мгла. Жемчужный свет летних сумерек. Диск луны – над речкой. Над башней.

Луна выглядит плохо. Луна похожа на лик после долгой изнурительной болезни или безумия, прижатый к толстому оконному стеклу с той, другой стороны.

Луна пялится сверху и не отражается в реке. Мглистая дымка июня одеялом укутывает чахлую речку и берега, заросшие кустарником и осокой.

Острый шпиль башни черен на фоне больной безумной луны. Тусклые блики лунного света – словно потеки светящейся краски на белом круге циферблата башенных часов.

Черные стрелки часов похожи на ножницы.

Сколько времени до рассвета?

Нисколько.

Часы на башне не знают. Они молчат так давно, что разучились считать минуты и мгновения.

Громада высокой квадратной башни, увенчанной шпилем, заслоняет небо. На фоне приземистых кирпичных фабричных корпусов башня с часами смотрится органично и монолитно.

Но с берега реки, на фоне вяло текущей воды, башня с часами выглядит как чужеродный предмет. Как древний замок – заброшенный с начала времен, где хозяйничают лишь ночные тени, старые грехи, кровавые грезы, могильная тишина и неисполненные желания.

Тысячи тысяч теней, детей ночи, иллюзий, кошмаров, обещаний, надежд.

Тысячи тысяч всхлипов, криков… Содранные до крови о железную решетку пальцы… Остатки яда в кофейной чашке саксонского фарфора, следы рвоты… Кровь на белом пикейном покрывале девичьей постели… Кровь на персидском ковре, ошметки плоти, вырванной из трепещущего тела…

Никакой ремонт, никакая перепланировка помещений,