Рам-рам - Сергей Васильевич Костин

На перроне народу было, как во время эвакуации, когда враг уже у ворог города. То же броуновское движение, что и на улицах и дорогах, только уже без страха врезаться, задеть, притереться. Взмыленные худые мужчины — носильщики? — лавирующие с чемоданами на плечах, поскольку в руках пронести их сквозь толпу немыслимо. Выводки чистых детей со смышлеными глазами-бусинами, держащихся за руки и увлекаемых вперед родителями. Стайки европейских туристов, одетых преимущественно в белое и теряющихся среди буйства разноцветных сари. В Индии вы быстро замечаете, что типажи индийских фильмов смотрятся здесь, как пришельцы с другого континента. Местное население в своей массе низкорослое — женщины едва доходят до груди даже мне — и очень темнокожее. Фактически индийцы в своей массе такие же черные, как африканцы, только черты лица у них другие.

Пробираясь среди суетящихся семейств с узлами и баулами, мы с Лешкой добрались до своего вагона. Первый класс был раскуплен для туристов, чудом оказалось два билета во второй. У двери был вывешен список пассажиров, но поскольку мы билеты купили только что, нас в нем быть не могло. Мы покрутили головами, сверили табличку на вагоне с указанием в билетах — СС2 — и, пропустив вперед семейство с детьми, расколотое нашими большими телами инопланетян, поднялись внутрь.

Это был купейный вагон со спальными полками — наверное, поезд шел куда-то дальше, чем Джайпур, может быть, в Бомбей. Нашими соседями оказалась супружеская пара лет тридцати пяти с двумя мальчиками — все чисто одетые, вежливые, довольно прилично говорящие по-английски.

Я боялся, что в вагоне будет душно. Напрасно — как только состав тронулся, с потолка на нас обрушился водопад ледяного воздуха. Он-то и выгнал нас с Лешкой в коридор.

— Какой он все-таки змей! — произнес Кудинов, завершая свой очередной диалог с самим собой. — Я про Эсквайра. И про Ромку.

Я тоже об этом думал. Меня за последние десять лет раз пять расспрашивали на эту тему. И когда я приезжал в Москву, и в Нью-Йорке, и даже когда в Вену ко мне на встречу приезжал лысый колючий генерал из внутренней контрразведки. Весь колючий — с колючими глазами, с колючей усмешкой, с колючими вопросами! Почему Ляхов решил перебраться в Израиль? Обсуждал ли он этот вопрос со мной? Допускаю ли я, что Ромку мог перевербовать Моссад?

— О, боже! — Я и вправду от всего этого устал. Я повысил голос, как бы для невидимого микрофона — а мы встречались в защищенной комнате на какой-то конспиративной вилле. — Записываю для архива свои реплики! В то, что Ляхова завербовал Моссад, я не верю! Иудей он никакой! Сионист еще меньший! За деньги его не купишь! На бабе его поймают — сейчас не 1983-й год, если понравится, попросит фотографию себе на память оставить, а то и просто пошлет. Вершить судьбы мира Ляхов не стремится. В Германии он не бедствовал. Что еще?

Этого всего я хлебнул, а со мной связаться Конторе не так просто! Что же тогда говорить про Кудинова, который каждый день ездит на работу в Лес?

— Гад! — резюмировал я. — Сколько крови нашей попил, и всего лишь для отвода глаз.

— Я надеюсь, что и нас Эсквайр так же прикрывает, — попытался найти в этом хорошую сторону Лешка. — Тебя в первую очередь!

— Надеюсь.

Меня сейчас волновало не это. Со вчерашнего вечера, с того самого момента, как мы решили продолжить расследование, я все время задавал себе один вопрос.

— Слушай, а что мы будем делать, если наткнемся на тех пакистанцев? У нас ни оружия, ничего!

— У нас есть мозги! А на другой случай… Ты же занимался каратэ? Какой самый действенный прием?