Современный зарубежный детектив-7. Компиляция. Книги 1-19 - Ребекка Занетти

Я тащу чемодан по бетону между парковкой и внешней лестницей, ведущей в студию Генри. Мой новый дом. Прохожу мимо бассейна, где несколько женщин сидят за белым пластиковым столом, играют в карты и пьют лимонад. Я обращаю внимание на брюнетку, потому что ее телеса выпирают сквозь вырезы в форме ракушек в спинках пластиковых стульев. Она кричит на плавающего в бассейне ребенка в надувных нарукавниках и с водяным пистолетом в виде динозавра.

Сражаясь со сломанным колесиком, я тащу мимо них свой чемодан.

– У тебя семерка, Роза. Я видела! – взвизгивает женщина.

– Я победила, Джеки! – отвечает Роза и хихикает.

– Только не говори, что у тебя нет ни одной гребаной семерки. Я ее видела! – Джеки пытается встать, чтобы выхватить у Розы карту, но пластиковый стул прилип к ее заду, и она плюхается обратно. Женщина отдирает его, поднимается на ноги и, нахмурившись, закуривает. – Ну и фиг с ним.

– Вот почему никто с тобой не играет, Джеки, – говорит третья женщина с неизвестным именем.

– Ты играешь в «Монте»? – спрашивает одна из них, и я вдруг понимаю, что они обращаются ко мне.

– Во что?

– Мы играем не в «Монте», Кристал. Мы играем в «Рыбку». К тому же она тебе не ответит. Вид у нее какой-то измученный, – говорит другая.

Я уже запуталась, кто из них кто.

– У тебя все нормально?

– Э-э-э… – начинаю я, но они уже позабыли обо мне и продолжают собственный спор.

Поэтому я с благодарностью иду дальше и потихоньку затаскиваю чемодан на лестницу, и тут у меня за спиной встает человек. Я автоматически начинаю извиняться за то, что перегородила дорогу, и пытаюсь отойти в сторону, но понимаю, что это лицо мне знакомо.

– Простите, – говорю я, пряча удивление, когда он подхватывает мой скособоченный чемодан.

– Могу я помочь?

– Ох…

– В смысле, если кто-то из нас собирается подняться по лестнице, – говорит он с полуулыбкой, и я вроде бы тоже кривлю губы в подобии улыбки, но, пребывая в оцепенении, не уверена в том, что мое лицо соответствует намерениям.

Кажется, его зовут Карсон. Нет… Каллум… что-то в этом роде. Именно он предложил Генри снять здесь квартиру.

Я встречалась с ним всего один раз, на школьном спектакле. Они преподавали в одной школе. И в антракте я познакомилась с ним и его женой. Играли «Вестсайдскую историю», а мы с Генри сидели у прилавка с пирожными, ели печенье и жалели, что вместо них не продают крепкие напитки, они помогли бы продержаться до конца второго акта. Именно в тот момент подошли Каллум и его жена.

Мне неловко, что я не запомнила, как ее зовут, но она была такой худой, что это вызвало мое осуждение, и по дороге домой в машине я в шутку сказала Генри, что надо выпытать у Каллума ее диету. Генри ответил, что она неизлечима больна, я уже толком не помню чем, кажется, саркомой кости. Но точно помню, как почувствовала себя полным дерьмом, поэтому ее красивое хрупкое лицо, редеющие каштановые волосы и щуплая фигура навсегда запечатлелись в памяти.

Генри рассказал, что Каллум с женой живут в этой дыре только потому, что у них нет медицинской страховки, а счета за лечение разорительные. Кажется, Каллум работал в школе на полставки, а ей пришлось бросить работу, и они оказались по уши в долгах. По словам Генри, она умерла несколько месяцев назад.

Я вижу в Каллуме отражение собственного горя, и мне трудно не отвести глаза и не сбежать от этого дополнительного напоминания о боли. Осознание происходит в тот момент, когда я встречаюсь с ним взглядом. Мы оба потеряли все, что нам было дорого, и жизнь забросила нас сюда как в наказание.

Прежде чем я выхожу из оцепенения и могу хоть что-нибудь сказать, он успевает затащить чемодан на верхнюю ступеньку. Поднимаюсь по бетонной лестнице и киваю ему.

– Спасибо, – тихо говорю я, делая вид, что не узнала его, и проскальзываю за дверь квартиры номер двести три.

От спертого воздуха перехватывает дыхание. Я пытаюсь включить кондиционер у окна, но он лишь дребезжит и не работает. Открываю окна и на мгновение замираю, осматривая комнату. В косых лучах света, проникающих через открытые шторы, танцует пыль.

Многочисленные мольберты, накрытые тканью в этом застывшем пространстве, напоминают призраков. Маленькая кухня в основном не использовалась, не считая россыпи кружек и нескольких пивных бутылок. Кровать завалена пустыми холстами на подрамниках и банками из-под кофе, набитыми использованными кистями. Это место больше похоже на мастерскую художника, чем на квартиру.

Мне не хочется ничего трогать. Хочется сохранить все так, как осталось после него, но надо хотя бы расчистить кровать. Я ставлю коробку с масляными красками на пол, сажусь. И начинаю плакать.

От невыносимой боли я сгибаюсь пополам. Безудержно рыдаю до боли в ребрах. Генри. Почему? Я сворачиваюсь в позе зародыша и мысленно проигрываю все наши ссоры последних месяцев. Под фасадом этих препирательств скрывались серьезные проблемы.

Мы договорились, что не хотим детей, но спустя много лет, уже после увольнения, он вдруг заявил, что передумал и давно собирался мне об этом сказать. Я ответила, что у него кризис среднего возраста, который скоро пройдет, и что это просто смешно. Мы хотели путешествовать по миру, пить отличное вино, вместе читать «Нью-Йорк таймс» на балконе нашей многоэтажки по утрам в воскресенье и следовать за своими мечтами. Только мы никогда бы не заработали для этого достаточно денег. Ну и ладно. Но нельзя же вдруг вернуться ко всему, о чем мы когда-то говорили и когда-либо хотели.

Тогда-то Генри и начал меняться, полгода назад. Как мне показалось, в какой-то момент он решил, что мы отказались от жизни, которую все еще могли создать, только потому, что мечты теперь выглядели недосягаемыми. В этом мы потерпели неудачу, но еще могли завести детей. У нас еще может появиться домик за городом, если захотим, сказал Генри. Но я не хотела. Я по-прежнему мечтала переехать на пляж где-нибудь в Коста-Рике или на Ибице и не быть рабой офиса с девяти до пяти или детей, как мы всегда говорили.

Господи, ну почему я просто не сказала «да»? Да, малыш. Все что хочешь. Что угодно. Я все готова отдать, лишь бы вернуться в тот момент и сказать «да».

Замечаю, как солнце отражается от белого треугольника возле входной двери, и приподнимаюсь, чтобы его рассмотреть. Я не заметила его, когда вошла. Это конверт. Я могла на него наступить,