Рассказы - Роберт Альберт Блох

руки, ноги, шея — сухая кость. На башке — проплешина, поперек которой — старые погнутые сварочные очки на ремешке. Одет он был в какие-то обноски Первой Мировой защитного цвета. Была еще и шапка под стать прочему — но ее он, войдя, снял.

Да, описываю-то я вроде как типичного оборванца, да только Балбес отличался — он был чистым. Выглядел потрепанно — да, но даже пальцы, торчащие из обстриженных перчаток, были чистыми и более-менее ухоженными.

И вот еще что. Пока он ждал свой заказ, он что-то строчил. У него были карандаш и тетрадь, и в тетради он что-то так отчаянно черкал-перечеркивал, что я уж решил, что он теорему какую доказывает на досуге.

В общем, изготовился я было счет ему выставить, как тут кто- то пришел, и я отвлекся. А потом — повалили: еще один, и еще, и еще, и тут-то я и забыл об этом лишенце часа на два. Вспомнил поздно, еще чертыхнулся про себя — наверняка ведь слинял и не заплатил, а Ферд, конечно, не усмотрела. Так нет же — смотрю, а он на том же месте сидит и строчит, как безумный!

Кинули монету в музыкальный автомат, и по залу поползла музыка; он поднял голову, огляделся, приуныл еще пуще, чем прежде — совсем, сморчок, поник, — и снова уткнул взгляд в тетрадь. Отвлекся, заметил, что я на него смотрю, щелкнул пальцами — мол, подойдите. Ну, я и подошел — и он мне такой говорит:

— Пардон, но нельзя ли громкость этой машине поубавить?

Так и сказал — да еще и с каким-то забавным акцентом, который я не смог ни к какому месту отнести. Но ведь вежливо, да с этакой выдумочкой — турист бы так не завернул.

Ну я и говорю:

— Без проблем, сейчас поубавлю.

Пошел к автомату и покрутил ручку-глушилку — ею мы часто пользовались, когда дело шло к поздней ночи.

Но тут ко мне подошел Стаковски. Там, на улице, он был этакий королек — заправлял парой-тройкой ночлежек и каким-то мелким гостевым домом, ну а к нам регулярно наведывался, чтоб надраться. Обычно он не возникал, но тут, видимо, выпил даже больше, чем обычно. В общем, подошел он ко мне — краснорожий, одышливый, — оперся о стойку и рыкнул:

— Шозадела, Джек? Я ему никель скормил, я хочу слушать чертову музыку! Хочешь, шоб я тебе нос расквасил?

Я даже не нашелся сразу, что ответить ему, но тут мужичонка с металлоломом встал, постучал Стаковски по плечу и очень тихо сказал:

— Простите, но это я попросил, чтобы музыку сделали потише.

Стаковски обернулся к нему:

— Да? И кто ж ты такой, шо тут командуешь, а?

— Вы меня знаете, — ответил мужичонка. — Я вчера к вам на чердак въехал.

Стаковски оглядел его, покивал:

— Ну да, ну да. Помню, въехал. Заплатил за месяц вперед, ну да. Но музыку-то тут сейчас я заказываю — не въезжаешь? Хочу, шоб играло на полный звук! Шоб мне и моим друзьям было хорошо слышно!

К этому времени половина бара оторвалась от своих дел и смотрела на мужичонку и Стаковски в предвкушении перепалки. Кто- то даже встал и подошел поближе.

— Вы не понимаете, мистер Стаковски, — спокойно произнес мой странный посетитель. — Так уж случилось, что я в настоящий момент выполняю очень важную работу и хочу, чтобы меня ничто не отвлекало.

Держу пари, Стаковски ни разу в жизни не слышал такой витиеватой речи. Он налился краской по самые уши и выдохнул:

— Да это ты ни черта не понимаешь! Хочешь тишины — брысь на свой чердак! А я сейчас выкручу громкость. Хочешь поспорить? Серьезно хочешь? Н-на! — И он махнул кулаком в сторону мужичонки.

Тот даже не зажмурился — просто вниз нырнул и распрямился, что твоя пружина, а когда распрямился, всем стал виден колун у него в руке. Интересный колун, не из тех, что обычно носят бродяги, не. такой, чтоб можно было найти в мусорной куче. Около фута длиной, дьявольски острый.

Стаковски все сразу понял — попятился к стойке, повторяя на ходу:

— Э, спокойно! Спокойно! — снова и снова.

Длилось это всего минуту, ну а потом мужичонка спрятал колун, прошел к своему месту, взвалил на плечо вязанку металлолома и вышел — не оглянувшись даже напоследок.

Бар зашумел, я налил Стаковски выпить — один стакан, потом еще один. Он уже вовсю был занят тем, что убеждал присутствующих — мол, не испугал его этот сморчок с железкой. Yбеждал громко и напористо, но мы-то понимали.

— Балбес! — плюнул Стаковски в сердцах. Вот кто он такой — мистер Балбес. Да, заселился он ко мне, в «Хоромы». Снял весь чердак, прикиньте? Приходит такой вчера, выкладывает плату за месяц вперед — и даже побольше, — и я говорю ему: «Ну ты и балбес, зачем тебе огромный пустой чердак? Зимой там холодно, ты околеешь чертям, так что лучше не майся дурью и возьми хорошую теши комнату на первом этаже у парового котла». Но нет ведь — втемяшил себе в голову, что ему чердак подавай! Ну, отпер я ему этот чердак; поставил раскладушку, он и заехал туда. — Стаковски побагровев лицом. — И за этот день успел натащить к себе черт знает чего! Железо, лом, автозапчасти. Все такое. Я спросил у него, зачем ему всё это. Он ответил — я, мол, изобретаю. Я говорю — вот дурная голова же ты изобретаешь? Ну, он и сказал… да ни хрена не сказал, вот что! Видели его сегодня? Чокнутый же, как рояльная крыса! Я-то не боюсь, но с этими психами надо держать ухо востро! Чердаки, рухлядь, заточки — нет, вы слыхали хоть раз о таких Балбесах. Прозвище зацепилось у меня в памяти. Да и сам персонаж — тоже. Причин тому было несколько — к примеру, я и сам проживал в «Хоромах», аккурат напротив комнаты Стаковски. Прямо над нашими головами полагался чердак. Скорее даже полноправная мансарда, чем чердак. Лестница была в двух шагах от меня, но я ни разу не поднимался наверх. Я не видел Балбеса, но слышал его — он даже ночью не переставал клепать, стучать молотком и передвигать с места на место какие-то конструкции. Я сплю крепко, а Стаковски еще и наливается перед тем, как отключиться — так что нам Балбес хлопот не причинял. Мне лишь хотелось знать, почему этот чудной человек будто бы вообще не спит — все время работает там, наверху. Над чем и зачем?