Жестокая жара - Ричард Касл

— Да, мы застукали его за этим занятием — за очисткой совести. Оказалось, что это вредно для здоровья.

— Бруклинский мост?

Уинн кивнул.

— Попытка признать вину натолкнула меня на мысль инсценировать самоубийство и отправить вам еще одно сообщение с признанием в обоих убийствах. Мне показалось, что это будет выгодно всем нам.

— Скорее только вам, — возразила Никки, указывая на него пальцем.

Этот жест послужил отвлекающим маневром, и она бросилась на противника.

Как оказалось, старик предвидел нападение и, быстро обхватив ее рукой за шею, приставил к виску дуло пистолета.

— Ну что? Хотите, чтобы я вас пристрелил? Хотите?

Никки застыла неподвижно.

— И пристрелю, если потребуется, но мне бы этого не хотелось. На самом деле мне больше нравится идея несчастного случая в метро. Пуля сразу привлечет внимание полиции, но, если вы будете упорствовать, я согласен рискнуть. — Он с силой прижал пистолет к ее виску. — Этот пистолет я с легкостью могу подбросить в квартиру Рука. Подумайте об этом, прежде чем вынуждать меня стрелять, — и, не дожидаясь ответа, он оттолкнул Хит прочь.

Петар, спрыгнув с кулера, протянул ему кожаный мешочек. Тайлер шепотом отдал ему какие-то приказания. Никки уловила лишь фразу «после следующего поезда», остальное заглушил грохот состава, проезжавшего на юг по дальнему пути.

Хит пыталась справиться с одолевавшими ее чувствами. Среди них преобладал гнев на себя саму. Она вспомнила Париж, площадь Вогезов, смутное ощущение, мысль о каком-то несоответствии в произошедших событиях. И сейчас, готовясь к смерти на Призрачной станции, Никки сообразила, в чем дело, — слишком поздно. Как обычно, это был «непарный носок».

— Я должна была сразу понять, — обратилась она к Уинну. И с горечью покачала головой. — Должна была почувствовать неладное в больнице, после ваших «последних слов», когда вы умоляли меня, как вы выразились, найти ублюдков, убивших мою мать.

— Именно так.

— Но я не спросила себя, почему, будучи сотрудником ЦРУ и желая отомстить за ее убийство, вы не сделали это сами? У вас было десять лет и все необходимые ресурсы.

Он улыбнулся.

— Не надо себя казнить. Мне случалось обманывать и более опытных игроков, чем вы, и в течение очень долгого времени.

С юга донесся гул приближающегося поезда. Он находился в нескольких кварталах, но стук колес был уже слышен. У Никки все сжалось внутри от дурного предчувствия.

— Почему вы приказали убить мою мать?

— Потому что не смог ее обмануть. Когда она сообразила, что после Парижа я успел бросить ЦРУ и начать работать на другую организацию, я решил, что она должна исчезнуть. Иначе было нельзя. Некоторое время она считала, что по-прежнему работает на американское правительство. Затем выяснила, на кого я работаю на самом деле, и, к несчастью для нее, поняла, каковы мои цели.

— И за это вы ее убили?

— Вашу мать убило собственное чувство долга. Она была точь-в-точь такой же, как вы.

Они стояли неподвижно, пока северный поезд несся мимо с грохотом, от которого содрогалась платформа. Когда состав скрылся в тоннеле, Петар вытащил оружие. Тайлер Уинн спрятал пистолет в карман спортивной куртки и спустился по лестнице на пути.

— У меня есть четыре-шесть минут до следующего поезда.

— Этого вполне достаточно, — сказал Петар, включая мини-фонарик. — Я вас догоню.

Никки смотрела, как голова Уинна, шагавшего по путям, двигалась вдоль платформы.

— Тайлер, — окликнула она, и он остановился. — Что в этом мешке?

— Вы этого никогда не узнаете.

— Поспорим?

Уинн произнес:

— Если понадобится, застрели ее, — и с этими словами он направился обратно, в сторону станции «96-я улица».

Хит решила, что Петара придется убить.

Только так она могла остаться в живых. Единственный вопрос терзал ее: как она теперь будет жить дальше? И в кого превратится, если все-таки выберется отсюда живой?

Уйти живой. Сейчас ее волновало только это. Если удастся дожить до старости, она с радостью разберется в своих чувствах на пенсии.

Хит уже разгадала их план, это было нетрудно. Через четыре-шесть минут мимо платформы пронесется следующий поезд, и Петар должен устроить так, чтобы к этому моменту она оказалась на путях. Итак, на спасение у нее было пять минут, плюс-минус одна минута.

— А ты не хочешь передумать?

Петар молчал; он стоял достаточно близко, чтобы наверняка попасть в нее из «глока», и в то же время достаточно далеко, чтобы она не смогла достать его.

— Может, дашь мне небольшую фору после всего, что было между нами?

По-прежнему никакого ответа. Петар наблюдал за Хит, не глядя ей в глаза.

Никки все еще не могла поверить в то, что перед ней тот самый Петар, в которого она когда-то была влюблена. Летом девяносто девятого года она поехала в Венецию не в поисках романтики; тогда ею владела иная страсть — театр. Другие студенты, жившие при оперном театре «Ла Фениче», приглашали ее на свидания, но ничего серьезного у нее ни с кем не было. До того вечера в винном баре «Ai Speci», когда она познакомилась с печальным на вид студентом хорватского кинематографического института, который приехал в Венецию снимать документальный фильм о знаменитом итальянском писателе Томмазео.[146]Через неделю Петар Матич перебрался из студенческого общежития в ее квартиру. После Венеции они провели месяц в Париже, затем Никки вернулась в Бостон к началу осеннего семестра в Северо-Восточном университете. Однажды утром Петар удивил ее, появившись около ее столика в кафе в студенческом центре и заявив, что скучал по ней так сильно, что решил сам поступить в тот же университет.

— Скажи мне только одно, я должна это знать, — заговорила Никки, пытаясь расшевелить его. — Неужели Тайлер дошел до того, что выяснил, с кем я встречаюсь, и завербовал тебя для убийства моей матери?

Это наконец-то вызвало у него какую-то реакцию. Он презрительно фыркнул и прислонился к колонне.

— Нравится думать, какая ты замечательная? Пожалуйста, сколько душе угодно.

— Я ничего такого не думаю, я просто хочу понять, как действовал Тайлер. «Эй, юноша, не хотите заработать несколько лишних долларов? Нужно убить маму вашей подружки».

— Вытащи голову из задницы, Никки. Ты что, серьезно думаешь, что у нас с тобой была какая-то там любовь?

Это был очередной удар, но Хит продолжала говорить, продолжала задавать вопросы:

— У меня — да.

Он рассмеялся.