Цезарь: Крещение кровью - Владислав Викторович Морозов

крайне трудно - выполнимой, а преступников — практически неуловимыми. Опять же груз секретный, считается, что о нем никто не знает, и это обстоятельство теоретически исключает непосредственное вмешательство московских криминальных деятелей. А Цезарь не боялся расстояний.

На машинах меняли госномера — на всех, включая «Волгу», затем небольшой кортеж с новым пакетом документов должен был, не доезжая Черни, свернуть на боковую трассу до Ефремова и там выйти на Каширскую магистраль. И оттуда — прямиком на Воронеж.

...Аня потеряла сознание практически сразу, и поэтому была избавлена от необходимости лицезреть жуткую сцену — как шесть человек были убиты. Без единого выстрела, без шума, голыми руками... Она не видела, как умирали люди, сжалившиеся над ней, защитившие, согревшие и накормившие.

Она чихнула, села, раздвинула шторки. И опешила, увидев незнакомцев. Сначала ей показалось, что во время сна ее перенесли в другую машину из этого же каравана, но нет — кабина выглядела привычно. А вот люди были чужими. Ей стало страшно, очень страшно, и еще больше она испугалась, встретившись с пронизывающим холодным взглядом человека, занявшего место Ремира.

— Так, — сказал он. —У нас безбилетница. Как мы ее проглядели?

— Черт ее знает, — ответил водитель. — Я чуть не двинулся, когда услышал шум за спиной.

Почти плача, Аня начала объяснять, каким образом она попала в машину. На кожухе между сиденьями лежали белые маскхалаты и теплые куртки, а вся одежда прежнего экипажа куда-то подевалась. Осталось только то, что висело на вешалке над спальником.

И, что самое плохое, ехали они не в Тулу. Или в Тулу,

Но по другой дороге. Симферопольскую трассу Аня знала хорошо и была уверена, что они едут не по ней. Что же все - таки произошло? Она вопросительно посмотрела на новый экипаж, будто надеясь прочитать отгадку на их лицах.

Парни ей не понравились. Водителя она не видела — сидела за его спиной, — но пассажира разгладела хорошо. Моложе, чем Ремир, темноволосый и давно не стриженный — волосы закрывали уши и завивались на шее. Загорелое широкоскулое лицо было бы красивым, если бы не глаза. Большие, миндалевидные, очень светлые, почти светящиеся. Страшные глаза, нечеловеческие. Или ей так только показалось с перепугу?

Он переменил положение, и Аня обратила внимание на ширину его плеч. Он должен быть очень сильным. Крупные кисти с широкими, грубыми запястьями и узловатыми пальцами. Тяжелая мужская сила в сочетании с холодным, безжалостным взглядом. На весь ее рассказ он, казалось, не обратил внимания.

— Ты скажи, где ты живешь?

— В Ленинграде, — охотно сообщила Аня. — У меня там бабушка живет. Она старенькая, пенсия маленькая, денег не хватает, вот я и решила подзаработать.

— Ну и как, заработала?

— Нет, на юге и обещают мало, и обманывают часто. Я к бабушке вернусь, в совхозе около города работать буду.

— Сколько тебе лет, работница?

— Пятнадцать весной исполнится.

— Сколько классов в школе окончила?

Он задавал вопрос за вопросом, отвернувшись от нее, равнодушно, как следователь на допросе.

— Шесть, я с середины седьмого на заработки уехала.

— Родители где?

— Отец сначала в тюрьме сидел, потом спился. Сейчас в ЛТП. Мать к любовнику ушла вместе с братом, ему семь лет. А я у бабушки осталась. Я звонила ей с юга, она уже договорилась в совхозе, чтобы меня на работу взяли. И в школу я вернусь, восьмилетку закончу точно.

Она все еще думала, что имеет дело с органами власти, и всеми силами старалась убедить пассажира, что не надо се задерживать за бродяжничество, что она сама не хочет больше заниматься проституцией, что она исправилась.

— Тормози, — негромко сказал пассажир водителю. — И посигналь Сашке, пусть разбирается.

— Зачем?

— Ребенок все-таки. Может, как-нибудь по-другому поступим.

— Не думаю, — ответил водитель, но приказание выполнил.

И только тут Аня заметила впереди черную «Волгу» с частными номерами! От ужасного подозрения,.она задохнулась, комок подкатился к горлу, слезы полились рекой, губы задрожали от плача.

От легковой машины к «Шкоде» быстрой походкой подошел человек. Легко, как обезьяна на пальму, он забрался в кабину, без слов оценил ситуацию. Секунд десять внима-тельно изучал опухшие от слез Анины глаза и нос, а она уставилась на него, думая, что людей с таким окостеневшим, недобрым лицом еще не встречала. Он вызывал ужас одним своим видом, но Аня на всякий случай решила рассказать ему свою историю — ту, которую всем рассказывала. Он выслушал ее не перебивая, только усмешка его становилась все более презрительной.

— Значит, родилась в Ленинграде? И всю жизнь прожила там, говоришь? А откуда ж у тебя рязанский акцент? — Он зло прищурился. — Просто тебе кто-то сказал, что в Ленинграде девочки спят с иностранцами, а не со «зверьками», вот ты и решила податься поближе к Европе. Только там таких — больше, чем матросов в порту. И все мечтают грести марки лопатой. — Он повернулся к пассажиру. — Ну и что ты меня звал? Сам не знаешь, что делать?

— Послушай, разве нет другого выхода? Ей же четырнадцать лет! — возмутился пассажир.

— Нет, — отрезал черноволосый командир. Спрыгнул вниз и оттуда добавил: — Ее возраст не имеет значения. Оставь ее потом в машине. Лекаря мы сейчас искать не будем.

И ушел. Аня затихла, съежилась, ожидая решения своей участи. Мотор ровно гудел, машины мчались по трассе.

— Чего ты выжидаешь? — спросил водитель.

— Пока выйдем на более-менее ровный участок дороги. Я не хочу, чтобы меня мотало по всей кабине в самый неподходящий момент.

Голос у него стал глухим, безжизненным.

— Если тебе тяжело...

— Слав, веди машину. Это мой недосмотр, мне и исправлять.

Аня никак не хотела верить в то, что они собираются просто убить ее, что ей осталось жить всего несколько минут. Она не хотела умирать вот так, как случайно попавшаяся под руку, как свидетельница жестокой расправы. Именно сейчас, когда у нее появились какие-то планы на жизнь, какие-то надежды, когда она осмелилась немного помечтать о будущем. Маленькая удача, поманившая ее сквозь бесконечную череду несчастий, на поверку обернулась смертью. Караван, на два дня ставший ее домом, шел к гибели.

Когда пассажир выдернул из брюк узкий кожаный ремень, Аня завизжала так, что у нее заложило уши. Она плакала, умоляла не убивать се, обещала молчать всю жизнь, просила высадить ее в любом, самом безлюдном месте, пусть до