Ситцев капкан - Алексей Небоходов

и последовательно он выполнял невидимый план: поцелуй, который сбивает дыхание, рука чуть ниже дозволенного, почти церемония сползания юбки. Ожидаемая волна жара сменилась пронизывающим холодом, по коже застряли мурашки, а в глубине бедра отразился тихий страх. Все прежние защитные слои – опыт, возраст, умение оправдать чувства рациональными доводами – рассыпались в прах.

Когда рука скользнула между бёдрами, она чуть раздвинула колени и поняла: разум вымыли сквозняком, остались только пульс и голое желание отдаться. Тот самый смутный трепет, раньше вызывавший презрение, внезапно наполнил сердце новым смыслом.

Действия напоминали заботу о безопасности и наслаждении: сначала поцелуи скользили по ткани, неспеша и словно проверяя температуру, затем мягко, но настойчиво он снял бельё, и только после этого руки выдали дрожь. Елена пыталась собрать волю в кулак и мысленно отсчитывала от десяти до одного, но пальцы упорно вцепились в плечи, словно ожидали, что в любой момент кто-то нажмёт на тормоз.

Вместо тормоза – уверенная ладонь, способная сбить с толку даже закалённого контролёра. Превращение заставляло забыть возраст: вместо взрослой женщины возник подросток, впервые ступивший на чужую, но желанную землю; каждое движение отзывалось эхом по всему телу, вызывая одновременно желание убежать и остаться навсегда.

Словно актёры дешёвого фильма, они разыгрывали нелепую эротическую сцену среди коробок и грубого столярного стола. Вместо стыда поднялась новая волна – желание, щедро приправленное раздражением на собственную беспомощность. Поцелуи скользили всё ниже, и с каждым моментом хотелось, чтобы не осталось пути назад и не пришлось больше притворяться, будто утренний кофе и работа – это всё, что действительно необходимо.

Когда губы коснулись чуть выше колена, собственный голос сдавленным шёпотом прервал мгновение:

– Ты уверен, что это…

– Уверен, – быстро перебил, встретив взгляд на равных, словно они оба были не взрослыми, а просто мальчиком и девочкой, впервые переступившими границу.

Переплетённые пальцы сняли весь страх: осталось лишь ощущение неизбежности, словно именно ради этого момента стоило повернуть время вспять на десять или двадцать лет и вновь ощутить себя по-настоящему живой.

Поцелуи сквозь ткань сменила откровенная близость, и тело задрожал от контрастов. Противоречия распирали голову: желание вырваться боролось с тягой остаться, боль в затылке переплеталась с неожиданным наслаждением, а отчаяние соседствовало с гордостью за способность испытывать не только унижение, но и радость.

Прикасаясь внутри, пальцы вызвали мгновенное вздрагивание тела, словно пружину вот-вот разорвёт, но спустя секунды мышцы расслабились и приняли это движение. Первое ощущение оказалось не болью, а удивлением, будто она заново открывала себя через посторонние руки.

Осторожность прикосновений напоминала не юношескую нерешительность, а скорее точный расчёт: не было смущения, только выверенные, осмысленные движения, словно заранее просчитанные реакции каждого нервного окончания. В этом сочетании деликатности и лёгкой дерзости сквозила уверенность в результате, что одновременно пугало и возбуждало.

– Скажи, если не понравится, – шептал он, не поднимая головы, боясь собственной прямоты.

Сначала Елена пыталась анализировать происходящее, как бухгалтер проверяет платёжку, но сознание быстро погрузилось в хаос: вместо мыслей – лишь порывы, обрывки образов и еле слышные слова, тут же таявшие в нарастающем потоке ощущений.

Проникая глубже, партнёр не спешил, словно удерживал собственное влечение; время от времени останавливался, заглядывая в лицо, и в эти мгновения она ощущала себя беззащитной и новой, неподготовленной к такому вниманию. Дыхание сбивалось, выдохи вызывали судороги, а когда пальцы впервые коснулись той точки, спину пронзил электрический разряд, и вместо крика вырвался жалобный, чужой звук.

Гриша двигался методично, уверенность с каждым касанием росла, словно он нарочно замедлял темп ради сильнейшей отдачи. Мышцы живота напряглись, бедра предательски раздвинулись шире возможного. Вместо боли пришло удивительное облегчение: все страхи, обиды и усталость растворились, уступив место единственной точке встречи, где стираются любые границы.

В какой-то момент он осторожно ввёл ещё один палец, и тело перестало принадлежать ей: появилось нечто живое и отчаянное. Попытаться что-то сказать – объяснить, попросить или поблагодарить – не получилось: язык отказал, оставалось лишь сильнее сжать ладонь.

Эти стоны стали настоящим шоком: она не помнила, когда в последний раз выкрикивала так громко, не стесняясь эхом пустого склада. Неловкость мгновенно уступила новизне – больше не просто объект, а полноправная участница процесса, хоть голос и тело вышли из-под контроля.

Иногда взгляд задерживался на ней, но ощущался он не как допрос, а как поддержка: без лишних слов давалась свобода не бояться и не стесняться, просто быть собой. Исчезли вина и страх разоблачения, осталась лишь жгучая просьба продолжать как можно дольше.

Всё вокруг казалось одновременно реальным и гиперболизированным: склад, заваленные коробками стеллажи, скрипучий стол под её весом, а она – взрослая, состоявшаяся женщина – вдруг оказалась ранимая, как девочка. Едва заметная усмешка промелькнула про себя: если бы неделю назад кто-то описал эту сцену, она бы не поверила.

Он целовал внутреннюю сторону бедра, медленно продвигаясь выше, и каждый поцелуй ощущался ступенью к неизведанному. Когда язык коснулся самой сути, ожидание катастрофы сменилось взрывом: все мышцы сократились, потом их резко отпустило, и по телу пробежала дрожь.

Слов не было: сухие губы выпускали только короткие стоны, чередовавшиеся с всхлипами.

Поднявшись к лицу, он поцеловал губы, а затем снова склонился ниже, проявив больше нежности, чем она получила за все годы брака. Если сейчас отпустить контроль, она знала – расплачется или растворится в этом чувстве.

Расстегнув брюки, он впервые позволил ей прикоснуться. Напряжённость почти достигла предела, но внутри – лёгкая дрожь, будто и он не верил происходящему. Рука скользнула вниз, и раздался настоящий шёпот удовольствия, дикий и неподдельный.

Первые секунды напоминали удар током: резкая вспышка боли мгновенно пронесла по всему телу волну паники, тут же сменившуюся небывалым возбуждением. Вход был уверенным, почти бесцеремонным, но, встретив сопротивление, он застыл. Момент замер: лишь хватка за запястье и взгляд без злорадства, полный тревоги и заботы.

– Всё в порядке? – тихо спросил он, словно боялся нарушить хрупкий баланс.

Ответ не спешил появиться: спазм в животе скручивал сильнее, чем ожидалось, а в ушах раскатывало эхо. Но достаточно было встретить его взгляд, чтобы понять: обоим важно не сорваться и не пересечь черту. В фантазиях всё шло грубее, с насилием и эгоистичной страстью, однако сейчас не хотелось ничего менять – его осторожность и забота казались идеальными даже перед лицом собственных желаний.

Дыхание сбилось, но стоило кивнуть хоть раз, и он вновь начал двигаться, ещё медленнее и бережнее, словно берёг их обоих.

Губы потянулись к нему – только бы не останавливался, не прекращал начатое.

Всё происходящее казалось знакомым из какой-то другой