Словно искра - Элль Макниколл

– Одри может выйти поиграть? – выдавливаю я из себя.

– Что-что?

– А… – Я уже начинаю паниковать. Мне не нравится знакомиться с новыми людьми, когда рядом нет никого, кто мог бы помочь: я боюсь сказать что-нибудь не то. – А Одри дома?

Лицо мамы Одри чуть просветлело.

– А, ты, наверное, Адди?

– Да.

– Входи, Одри болтает с братом, но скоро закончит.

Я бы гораздо охотнее подождала в палисаднике, но это покажется невежливым, поэтому я вхожу. Дом такой же, как у нас, но ещё не полностью обставлен, а у лестницы до сих пор стоят коробки. Звонкий и уверенный голос Одри доносится из другого конца дома, из кухни, так что я мнусь в коридоре.

– Чудна́я ты девочка, проходи дальше, – смеётся мама Одри. Её акцент немного похож на кокни.

– Адди!

Мы оборачиваемся и видим, как по коридору несётся Одри. На ней худи, капюшон она натянула на голову, и в одной руке у неё кусочек тоста, а в другой – телефон. Она суёт трубку маме и обувается.

– Когда вернёшься? – Мама Одри вешает телефон на базу на стене.

– Не знаю, – отвечает Одри, и мы выходим из дома. – Пока!

Мы направляемся к лесу. Одри хочет мне что-то показать.

– Сделаем крюк, чтобы тебе не попалось на глаза то жуткое дерево, – говорит она, когда мы оказываемся на тропинке.

Её предусмотрительность меня удивляет. Обычно никто не думает о том, чтобы мне было комфортно.

– А куда мы идём? – спрашиваю я.

Мы шагаем по лесу, переходим реку и углубляемся в чащу.

– Увидишь!

Я терпеть не могу сюрпризы. Мне нравится, когда всё предсказуемо и когда я точно знаю, что произойдёт. Перед Рождеством папа и Киди изо всех сил помогают мне, расписывая планы на каждый день и обсуждая, как к ним подготовиться.

Иначе у меня случаются перегрузки.

Одри ведёт нас в обход Ведьминого дерева, но я всё равно чувствую его присутствие. Мне чудятся его уродливые узловатые ветви и эхо криков. Нина говорит, что это только у меня в голове, в воображении, но, даже если и так, когда-то всё происходило по-настоящему. Я представляю эти события только потому, что когда-то они были реальными.

Аутизм тоже у меня в голове, но это не значит, что он ненастоящий.

– Осталось совсем немного, – говорит Одри, когда на развилке мы сворачиваем на тропу, ведущую в более дремучую часть леса.

Одри мне нравится, и я ей доверяю, поэтому следую за ней. Мама говорит, что иногда я чересчур доверчива и что в детстве я была слишком ранимой, поэтому мне было сложно с кем-то дружить. Иногда я не понимала, что надо мной издеваются. Я думала, что раз мы друзья, то и издевательства заслужены.

Но я знаю, что Одри не такая. Вспомнив её слова об акулах, я чувствую укол обиды, но не обращаю на него внимания.

– Как тебе Джунипер? – спрашиваю я, пока мы пробираемся по тропинке.

– Нормально, – отвечает она, поразмыслив секунду. – Здесь так тихо. В Лондоне ночью всегда шумно. Машины, сирены, люди, которые поздно возвращаются домой… А здесь – ни звука.

– Мистер Мун иногда напивается и поёт на углу нашей улицы, – возражаю я. Мне хочется заступиться за Джунипер: вдруг родители увезут Одри обратно, если она будет сильно скучать по Лондону?

Я бросаю на неё взгляд. Интересно, каково это, когда у тебя много друзей? У меня, кажется, получается дружить только с кем-то одним.

– Тебя назвали в честь знаменитой актрисы? – спрашиваю я.

У Нины в комнате куча постеров с голливудскими звёздами. Одна – блондинка с большими красными губами и в белом платье, другая – с тёмными глазами и неестественно длинными ресницами.

Но её любимую актрису, в чёрном платье и тёмных очках, зовут Одри.

– Нет, меня назвали в честь растения-людоеда, – отвечает Одри.

Поражённая, я останавливаюсь.

– В честь чего?

– Это из одного старого фильма, – весело говорит она. – Его сняли в восьмидесятых, что ли. Или даже раньше. Папа его очень любит.

– И в этом фильме есть растение-людоед по имени Одри?

– Ага. Каждую пятницу папа с братом устраивают киноклуб, и я к ним присоединилась. Они смотрят или чёрно-белое кино, или какие-нибудь сумасшедшие мюзиклы. – Улыбка Одри гаснет, и она добавляет: – Точнее, так было раньше. Теперь Дэниел в Оксфорде, так что в клубе только мы с папой.

Я очень сочувствую Одри, но не знаю, как об этом сказать. Я бы очень расстроилась, если бы Киди уехала.

Обычно, когда меня что-то заинтересовывает, я сразу стараюсь выяснить как можно больше. Так было и с акулами, и с ведьмами. Но мне не так уж часто хочется знать всё о людях.

А вот об Одри – хочется.

– В Лондоне у нас был дом куда меньше, – оживлённо продолжает Одри. – Моя комната теперь размером с нашу прежнюю гостиную.

– Да, мне кажется, тут просторнее.

– Намного! – восклицает она с восторгом. – Вот только люди все какие-то одинаковые.

Я понимаю, что она имеет в виду. Когда в новостях показывают Лондон, все люди не похожи друг на друга. Как будто город – это большой коралловый риф с самыми разными обитателями.

А вот Джунипер больше напоминает аквариум с золотыми рыбками.

– Дэниел… он иногда выбирался в тот сад на крыше в Канэри-Уорф, надо всеми этими шикарными квартирами. Как-то раз я сильно-сильно упрашивала его взять меня с собой, и он согласился.

– Это очень высоко?

Одри взмахивает руками и тянется к небу:

– Выше этих деревьев.

Я пристально смотрю на неё:

– Да ладно.

– Прохладно. Гораздо выше! Это здание высокое, как подъёмный кран. – Одри улыбается почти с грустью. – Оттуда весь город видно. Все небоскрёбы, и здания, и дома. Мы видели, в каких квартирах горит свет и сидят люди, прямо как в кукольных домиках.

Я внимательно за ней наблюдаю.

– Ты, наверное, скучаешь по Дэниелу.

Она отводит взгляд и сухо усмехается:

– Да, конечно.

– А как ему в Оксфорде? Моей сестре, кажется, не очень нравится в университете. Она сейчас какая-то не такая.

– Ему нравится, – тихо отвечает Одри. – Он всегда так занят, так…

Несколько мгновений мы идём молча.

– Скорей бы вырасти, – наконец говорит Одри. – Я уеду в Америку. Буду петь.

Я смотрю на неё:

– Америка очень далеко.

– Вот именно.

– А-а.

– И ты можешь поехать со мной! Я буду жить в Нью-Йорке. Там столько книжных, тебе понравится.

– В Джунипере есть книжный, – напоминаю я.

– Да, но к тому времени, как мы соберёмся уезжать, ты всё там перечитаешь, – тут же отвечает Одри. – Адди, в Нью-Йорке будет гораздо лучше! Никто не будет считать тебя странной и относиться к тебе так плохо, как здесь.

– Не знаю, – неуверенно говорю я. – В больших городах очень шумно. Много всяких раздражителей.

– В больших городах очень удобно исчезать, а потом показываться когда захочешь, – убеждает меня Одри. – Ты можешь быть невидимкой, если хочешь.

Я улыбаюсь. Она не понимает. Это сейчас я невидимка. Настоящая Адди скрывается под маской социальных норм, правил и нейротипичных порядков.

– Я обязательно приеду к тебе в гости, – говорю я ей.

Одри расплывается в улыбке, и мы идём дальше.

– Пришли! – вдруг объявляет она и хватает меня за руку.

Я невольно дёргаюсь, и Одри отпускает меня, будто обожглась. Я чувствую, что краснею от смущения и сожаления.

– П-прости, – бормочу я и натягиваю рукав кофты.

Уставившись под ноги, на комья грязи и свои испачканные кроссовки, я чувствую на себе взгляд Одри.

– Ты не любишь, когда тебя трогают, – тихо говорит она. Это не вопрос, а скорее вывод.

– Я… Я… – Руки у меня дрожат, ладони покалывает, а в голове начинает искрить. – Извини. Я всё ощущаю гораздо ярче. Иногда мне некомфортно от прикосновений, или звуков, или света. Особенно если это неожиданно.

– И ты не любишь обниматься?

Мне становится стыдно, но я всё ещё не могу заставить себя поднять глаза на неё.

– Только с Киди. Больше ни с кем.

– А.

Слышен только шум деревьев на ветру. Наконец я успокаиваюсь и смотрю на Одри:

– А теперь куда?

Она, кажется, рада сменить тему. Кивком она указывает направление, мы взбегаем на небольшой холм