Тайна наглой сороки - Алексей Биргер

Глава 6

РЫБАК РЫБАКА

— Ну? — спросил Ванька, прочитав отмеченное мной место. — И что из этого?

В заметке упоминалось, что воровство металла — особенно меди и алюминия — продолжается, несмотря на то что еще второго июня Городская дума приняла решение о закрытии всех скупок в Городе и районе. И мэр подписал постановление в тот же день.

— Когда мы нашли Брюса? — осведомился я.

Ванька нахмурился, вспоминая.

— В самом начале июня? Или еще в мае? Честное слово, все забылось и спуталось!

— Я тоже помню не очень точно, — сказал я. — Ведь каникулы для нас наступили с двадцатого мая, когда мы сдали последние зачеты и контрольные и отправились гулять на воле. Поэтому все дни чуть-чуть слились. Но, мне кажется, это скорей было в конце мая. Мне припоминается, что после нашей последней поездки в школу прошло буквально два-три дня.

— Точно! — Ванька хлопнул себя по лбу. — Теперь я припомнил! Ведь первого июня был Международный день защиты детей, о нем все время говорили по радио и телеку, и мы еще шутили, что теперь у нас есть собственный ребенок — Брюс то есть! И был он у нас уже где-то с неделю.

— Вот видишь!

— И что с того? — вопросил Ванька.

— А то, что тогда еще работали легальные скупки! И выходит, те, кто похитил его гнездо, могут спокойно в этом сознаться, ведь ничего незаконного они не делали! Разорение сорочьих гнезд не наказуемо, а металл они понесли государству, а не «черным» дельцам! То есть совершенно чисты!.. Понимаешь, до меня сейчас дошло. Брюс появился у нас практически летом — во всяком случае, с нами жил летом, поэтому мы относились к нему как к ЛЕТНЕМУ ребенку! А ведь на самом деле он МАЙСКИЙ! А в МАЕ, в отличие от ЛЕТА, сборщикам металла не надо было скрывать от милиции — и от всех посторонних — куда они этот металл сдают! Тогда интересовались только тем металлом, который явно ворованный — а ведь сорочьи гнезда ворованными не были!

— Ну? Короче, куда ты гнешь?

— А туда, что если мы начнем расспрашивать — запросто и напрямую, — кто в мае обирал сорочьи гнезда, то нам это сразу скажут! Ну, можем придумать предлог: мол, нам интересно узнать, как это делается! В любом случае мы будем расспрашивать о том, в чем нет ничего секретного! И не надо никаких хитрых планов, никаких долгих выслеживаний!

— Точно, узнаем за пять минут! — согласился Ванька. — Но погоди... Ты хочешь сказать, что, когда мы узнаем, кто разорял сорочьи гнезда, мы узнаем имена тех, кому Брюс мог мстить? И за кем мог следить, чтобы потом стащить это кольцо?

— Совершенно верно, — кивнул я.

— Выходит, ты принимаешь мою идею? — спросил Ванька и с торжеством и с недоверием.

— Она мне до сих пор кажется сомнительной, — честно ответил я. — Но нам ничего другого не остается. Сам видишь, взрослые без нас догадались, что надо прочесывать эти три микрорайона, поэтому будет просто глупо соваться туда и путаться у них под ногами. Степанов и милиция, с их-то возможностями, вычислят всех подозрительных намного быстрее нас. А увидев, как мы ходим со «сбором подписей», еще шуганут нас оттуда, чтобы мы не вспугнули грабителей и всю игру не испортили... Поэтому у нас остается единственный путь, на котором мы можем действовать самостоятельно, так, чтобы не «маячить» и не раздражать, а если повезет, то и нос всем утереть — и ты понимаешь, какой это путь? Пытаться проверить твою идею. Не выйдет — ничего не поделаешь, выйдет — нам же лучше!

— Обязательно выйдет! — твердо заявил Ванька. — Вот увидишь, моя идея — самая правильная! И, я тебе скажу, это даже хорошо, что взрослые догадались про эти микрорайоны! Меня мутило при мысли о том, как мы будем обходить две тысячи квартир и в каждой тупо повторять одно и то же! Да у нас бы мозги засохли и скорежились до такой степени, что уже на сотой квартире мы бы перестали замечать что-нибудь подозрительное, даже если бы оно перед самым нашим носом валялось! Зато теперь... теперь мы двинемся в нужном направлении! И так ловко накроем грабителей, что все ахнут!

— Будем надеяться, — сказал я. — Но прежде всего надо расспросить отца насчет сорочьей памяти. Если он скажет, что недельный птенец никак не мог запомнить, кто погубил его семью, тогда и связываться не стоит.

— Но тогда нам вообще нечего будет делать... — разочарованно протянул Ванька.

— Тогда мы придумаем что-нибудь другое, не хуже, — успокоил я моего братца. — А теперь я доделаю уроки, как раз до ужина управлюсь.

— А мне что делать?

— Можешь попридумывать другие идеи и планы. А можешь еще раз перебрать газеты. Я выписывал все, что мне казалось важным, но вдруг я что-нибудь упустил.

Ванька уселся изучать газеты и мои выписки, а я взялся за домашние задания. Как раз к ужину я все сделал.

За ужином я несколько раз перехватывал понукающие взгляды Ваньки: мол, поскорей расспрашивай отца — и наконец спросил, после разговоров о том, о сем:

— Да, папа... Вот мы тут поспорили, у сорочьих птенцов хорошая память?

— Гм... Как посмотреть, — ответил отец. — Ас чего возник спор?

— Из-за Брюса, естественно, — ответил я. — И из-за того, что ты рассказал о разорителях сорочьих гнезд — ну, тех гнезд, что сделаны из проволоки.

— Хотите знать, мог ли он запомнить тех, кто это сделал? — усмехнулся отец. — И не из-за этого ли он вел себя с нами так по-хамски, как будто отыгрываясь на нас, мстил всему роду людскому?

— Ну да, — быстро сказал я, сразу углядев отличный предлог, который невольно подсказал отец, — объяснить наше любопытство и не дать родителям догадаться, что у нас действительно на уме. — Нас всегда поражало, что он не испытывал к нам ни капли благодарности — ну ни чуточки!

— Да уж! — хмыкнула мама. — Он использовал нас, так сказать. И с Топой задружил только потому, что ему это выгодно! Черствый и бессердечный эгоист!

— Вот мы и подумали: может, эти черствость и бессердечность взялись в нем из-за глубокой обиды на людей, — закончил я свои объяснения. — И если он найдет своих обидчиков и поймет, что не все люди такие, как те, кто уничтожил его семью, то, может, в нем что-то и всколыхнется!

— Право, не знаю, — покачал головой отец. — То, что он воспринимал нашу заботу как должное, это естественно. Ведь птенцы и заботу родителей воспринимают как должное. И потом, мы ведь специально старались не особенно одомашнивать его, чтобы ему было легче привыкнуть к дикой жизни, когда он научится летать. Не чесали ему головку, не приваживали сверх необходимого... И вообще, сороки — одни из самых нахальных и самовлюбленных птиц. Этакие Нарциссы птичьего рода! Так что сложно сказать, как бы он к нам относился, не будь у него крайне неприятного первого опыта общения с людьми... А касательно того, мог ли он запомнить своих обидчиков, то, по науке, я бы ответил категорически: нет, у такого маленького птенца они никак не могли сохраниться в памяти! Тем более что видел-то он их — если видел — не больше одной-двух секунд, когда они вытряхивали его из гнезда. Но живые существа есть живые существа', и они порой преподносят самые немыслимые сюрпризы. За эти годы в заповеднике я такое повидал... — Отец улыбнулся своим воспоминаниям. — В общем, звери приучили меня ничему не удивляться, и, скажем так, я не был бы потрясен до глубины души, если бы выяснилось, что Брюс все-таки помнит этих паршивцев — помнит против всех законов биологии! Тем более что наш Брюс и среди довольно умного сорочьего племени выделяется своим умом. Годится вам такой ответ?