Танцующая пустоту - Елена Безызвестных

– Все доценты живут на проценты – продают за рубли, покупают за центы! – Рэд всегда шутил. Улыбался, мол, что ж поделаешь. Щёки небритые, мягкие, с ямочками. Волосы растрёпаны, видно, что холостяк… «Вот она, правда жизни, мы с тобой, бродяга, не горюй!» – читалось в глазах сочувственных прохожих.

– Все наши духи служат людям. А ты, Рэд, отбираешь деньги. Люди их так любят!

– Я тоже служу людям, Люся. Тот, кто поверил мне и подал милостыню, чувствует себя добрым. Это приятно.

– А те, которые поняли, что ты их обманул?

– Они получили опыт.

– А те, кто вообще не подают?

– Они думают, что умны. Вот видишь, Люся! Все довольны, пообщавшись со мной, но по разным причинам.

Рэд любил «Комсомольскую» в час пик. Дребезжали тележки приезжающих и отъезжающих – народ катил на площадь трёх вокзалов, чтобы избрать свой. В танце Пустоты Люся видела их пути – твёрдые, прямые, неуверенно-волнистые, таинственно-пунктирные линии человеческих судеб. Оказывалось, у каждого есть судьба. Рэд говорил, что у них с Люсей судьбы нет. Есть только радость и подземный ветер, бездумный и бездушный, тот же, что дул во времена гномов и подземных королей, если, конечно, были такие времена.

На «Комсомольской» Рэд останавливался и, задрав голову, глядел на потолок, на Ленина, купавшегося в золотых брызгах.

«Комсомольская» – станция – дворцовый зал. Нарядные жёлтые потолки с белыми узорами, напоминающими крем на торте. Ночью Люся забиралась на люстру и покачивалась на ней, на огромных, массивных качелях…

– Слезь с Люсьтры, – шутил Рэд, заметив Люсю под потолком.

Иногда Рэд садился на балюстраду, там, где переход на Сокольническую линию, и задавал пассажирам вопросы о смысле жизни, а иногда кричал приезжим с чемоданами:

– Добро пожаловать в Москву!

Рэда преследовали. Полицейские три раза забирали его, но каждый раз испытывали странные ощущения.

– Что вы делали в момент задержания? – спрашивал полицейский и зевал, и как-то странно расслаблялся, и ему не хотелось допрашивать этого милого парня в растянутом свитере. Хотелось молчать и улыбаться. А ещё – летать, да, парить под потолком в позе лотоса, и мысль о полёте оказалась особенно навязчивой…

Все угрозы гасила его улыбка, она поглощала любую злобу. Люся наблюдала Рэда за стеклом будочки на «Полежаевской». Сперва дядя в форме выглядел недружелюбно. Затем на его лице проступила растерянность, – как у человека, который не помнит, где проснулся. Наконец, Рэд залевитировал – оторвался от кресла и вылетел из будочки, напевая тягучий, бархатный «оммм».

На прошлой неделе на «Пушкинской» к Рэду привязались двое парней.

– Чё-то мы тебя не знаем. Ты под кем будешь?

– Под богом.

Рэд откинул парня двумя точными движениями – в грудь и ниже живота. Другому дал в челюсть. Рванул в переход, с криком в толпе расчищая дорогу. Кто знал Рэда, не поверил бы, что этот стремительный тип и есть медлительный улитка-Рэд. Он и правда не любил бегать. Сам виноват: попрошайничество – бизнес серьёзный, не залезай на чужую территорию. После того случая Люся не видела Рэда неделю.

Рэд любил играть в бомжа на «привокзальных» станциях, «Белорусской», «Курской» и, конечно, на «Комсомольской»… Особенно он любил играть с иностранцами – демонстрировать им русскую идею беззаботным, душевным обликом. «У нас, в России», – говорил многозначительно.

– Рэд, а ты был там?

– Там? Конечно, нет. Туда нам нельзя, Люся!

Встревоженный голос Рэда не сочетался с его видом – безмятежным обликом подземного отшельника. Люся скрывала волнение.

– Рэд, скажи… Что такое солнце?

– Древние люди думали, что солнце – птица, которая парит в вышине. Они придумали этой птице тысячи имён, и некоторые имена стали именами богов.

– Зачем они придумывали ему имена?

– Люди любили солнце. Когда любишь кого-нибудь, придумываешь ему много имён и прозвищ. Чтобы того, кого ты любишь, стало в мире больше.

– Интересно… А почему мне нельзя посмотреть на солнце? Его же все любят!

– Ты что задумала, подруга? Что ты такое говоришь, Люся? Для нас отправиться туда – всё равно что для человека в открытый космос! Это смертельная опасность, понимаешь?

– Но откуда ты знаешь, если не был там?

– Знаю! Не зря жил, много думал, Люся.

Впервые Люся увидела, как Рэд сердится. Он замолчал. Люся тоже.

– Да не волнуйся ты. – Люся испугалась, что обидела друга. – Не собираюсь я туда.

– И правильно. Необязательно всё видеть, можно просто читать… Просто читать, понимаешь? Бери пример с меня. Я подглядывал во все книги, которые читают на моей станции.

– И как там, Рэд? Не так, как здесь?

– Там слишком много всего, Люся! У нас два времени, время поездов и время тишины. А у людей всё запутано… Я помню только несколько названий. Сумерки, вечер, луна, рассвет, весна, выборы, кризис. Слишком сложно.

– Подожди, Рэд, разве у нас только два времени? Утреннее время – для серых и угрюмых. Днём случаются минутки мечтательных одиночек, затерявшихся в толпе. Есть час пик – осторожно, двери не закрываются! Время счастливых пассажиров, что успели на последний поезд. И время тех, кто опоздал. А как же часы тех, кто работает по ночам? А время людей праздника? Цветочное время, они называют его «восьмое марта»? Когда все с цветами!

– Ну, Люся, тебя понесло… Чтобы кайфово пофилософствовать, надо начать с основ. Знаешь, зачем нужно метро?

– Для перевозки пассажиров?

– Нет, не для перевозки. Для всеобщего примирения! Здесь и студент, и бабуля, и рабочий, и иностранец – все вместе.

Люся не до конца понимала, чем отличаются «рабочий» и «иностранец», но идею поняла.

Оставшись одна, как часто с ней бывало, она мысленно продолжала разговор, репетировала речь, которую произнесёт Рэду в следующем разговоре:

«Час пик – испытание добра. Тебе приходится быть ближе к человеку, к незнакомцу… Тебе приходится быть добрым, иначе все вы начнёте давить друг друга. Нельзя допускать в сердце злость: в толпе она передаётся мгновенно. Час пик – главная духовная практика метрополитена».

Как ни странно, в воображении у Люси всегда получалось лучше. Как она любила эти беседы, гулять по станциям и переходам и рассуждать! Да, она обожала Рэда! Люся продумывала разговор, который состоится в следующий раз.

И вдруг Люся поняла, что следующего раза может и не быть. Потому что она уже решилась. Ей так хотелось к солнцу, к «солнцу», что бы ни значило это слово! Назло Рэду, назло его речам и опыту! Сказала, что не пойдёт туда, и что? Разве не нужно что-нибудь нарушить, чтобы стало ещё интереснее? Раньше Люся слушалась Рэда во всём…