Секретики, Чёртова башня и другие рассказы - Яна Варшавская

Что очень хотелось стать пионером помню, а вот сам день, когда в торжественной обстановке повязали галстук, стёрт из памяти напрочь… Вероятно, есть тому какое-то простое объяснение, но всё по порядку.

В воскресенье, девятнадцатого мая родители поднялись рано, ещё даже не светало. Мама занялась подготовкой семян, резала большие картофелины пополам и аккуратно пересыпала из ведёрок маленькие картофелины с росточками. Отец наточил лопаты и завернул их в ткань. Когда подъехала машина, он погрузил в неё наши, с синими тесёмками мешки с семенами.

Мама разбудила меня и Володьку, покормила и приготовила еду, чтобы было чем перекусить в поле. Ранним утром ветер разогнал тучи, выглянуло солнышко и идти стало веселее. Хотя до поля предстояло шагать километра три-четыре…

Брат с отцом выкапывали лунки, мы с мамой бросали семена. Вокруг поля летали галки и сороки. Я наблюдала за птицами, пытаясь понять, что их привлекает и какую именно пишу они ждут. Ту, что можно выпросить у нас или жучков и червячков, оказавшихся на земле, после того, как их ненароком зацепили и вытащили на поверхность. До обеда мы справились с посадкой и перекусили. Аппетит на свежем воздухе всегда хороший! Поэтому кроме нескольких корочек белого хлеба ничего не осталось. Я раскрошила их и рассыпала в ложбинке, которую протоптали, чтобы отделить наш участок от соседнего поля. Птицы тут же налетели, хватая и отбирая друг у друга сначала только большие кусочки, но через минуту не осталось и совсем крохотных…

Когда мы вернулись домой, отец натопил баню. Я хоть и не любила её, но в этот раз с удовольствием отмывала с себя пыль и грязь после работы. Усталость взяла своё, и, едва дождавшись, когда высохнут мои длинные волосы, улеглась спать, даже ни разу не вспомнив о том, что я пропустила…

В понедельник утром как обычно зашла в класс, выложили из портфеля учебник и тетрадку и, раскрыв её, нарисовала авторучкой смешную рожицу на розовой, с волнистыми краями, промокашке. Глазки у нарисованного личика тут же растеклись от избытка чернил, будто заплакали… Прозвенел звонок.

Татьяна Борисовна молча подошла к своему столу, потом, внимательно оглядев нас, произнесла:

– В нашем классе появились ненадёжные товарищи, которые позорят высокое звание пионера и считают необязательным явку на торжественные мероприятия, посвящённые Дню пионерии.

Я залилась краской, моё лицо пылало и стало ярче галстука. Ведь вчера я ни разу даже не вспомнила, что должна была быть в два часа дня на городском стадионе, на праздничной, торжественной линейке, посвященной этому дню.

– Я не буду называть ваши фамилии. Выйдите к доске и встаньте перед классом, – сказала учительница.

Озираясь и тоже покраснев, Вовка Краевский поднялся со своего места и вышел к доске. Я последовала за ним. Третьим оказался новенький мальчик с глазами разного цвета. Когда я смотрела на его голубой левый и карий правый, то путалась: то ли он Павлов Сергей, то ли Сергеев Павел. Вот так действовал его разноцветный взгляд…

– Назовите причину, по которой вы отсутствовали на школьной линейке…

Мы стояли перед классом, опустив головы, и молчали. Все трое. Тем временем Татьяна Борисовна придумала для нас наказание. Но, вероятно, не подумав, как оно может повлиять на дальнейшие события.

– Вы сами снимите с себя ваши галстуки… И положите их на мой стол. За ваш проступок вы лишаетесь высокого звания Советского пионера на три дня!

Пальцы одеревенели и не слушались. Я беззвучно плакала. Слёзы капали прямо на галстук. Когда, наконец, справившись с узлом, я сняла его, на нём тёмными пятнами растеклись слёзы, прямо как на моей промокашке. Я свернула галстук и положила его на стол. На сердце стало холодно, словно из него только что вытравили всю любовь к кострам и линейкам, к работе в редколлегии, где я была художником, а ещё писала стихи. Всё хорошее померкло. Осталась пустота. Именно тогда я решила, что никогда больше не повяжу красный галстук, благо, хоть на мой пионерский значок никто не покушался!