Житье-бытье мальчишечье - Борис Михайлович Забелин

далекой дочери бабушка обычно просила писать внука. Не очень-то хотелось ему писать, особенно потому, что тетя в ответах указывала, какие ошибки сделал племянник. Если письма читал Юрка, он обычно опускал эти места. Когда же их читали папа и мама, мальчик не знал, куда деваться. Правда, в последнее время краснеть ему приходилось все меньше...

Однажды Юрка в своей комнате сидел за книгой. Вдруг он услышал сердитый папин голос:

— Ну-ка, сын, иди сюда, тут по твоей части...

Мальчик вошел в гостиную.

— Вот слушай, грамотей, что тетя Зина пишет: «Должна сказать, что последнее письмо удивило меня. Давно уж мы не получали такого. «Аккуратность» исключительная, ошибок — трудно счесть».

— Ну, что скажешь? Неужели не стыдно?— папа гневно посмотрел на сына.— Чего доброго, останешься таким, как твоя бабушка, неграмотным. Но ей-то простительно...

— Вот и неправда, Миша,— перебила Настасья Петровна.— Читать и писать могу,— она лукаво улыбнулась.— Только пока еще не шибко.

— Да вы что, мамаша?— Папа был явно раздосадован.— Юрка за вас письма пишет...

— А последнее сама нацарапала. И ведь все Зина верно поняла. А то, что ошибки да некрасиво, не беда.

Бабушка подошла к внуку, притянула к себе и скатала, взглянув на папу:

— Вот мой учитель-то... Добрый у тебя сынишка, Миша. Дай ему бог здоровья. Жалко только, что мне пора уезжать.

...Как ни грустно было расставаться, но пришлось. Настасью Петровну звала дочь Зина: надо было нянчиться с новым внуком. Бабушка поплакала, попрощалась со всеми. Особенно долго глядела на Юрку, вздыхала. Наказала, чтобы следующим летом всей семьей приезжали к ним, на Дальний Восток, и уехала...

Но наступил июнь 1941 года, пришло 22 число, и псе перепутала война. Она далеко отодвинула прежнюю мирную жизнь.

Глава вторая

Воину Юрка встретил восторженно.

Еще бы! По книгам и кино он знал, что война — это взрывы снарядов, свист пуль, улепетывающие враги.

Война — это геройство, подвиг. А какой мальчишка не мечтал о нем?

В голове у Юрки так и вертятся слова из песни:

Если завтра война, если завтра в поход,

Если темная сила нагрянет,

Весь советский народ, как один человек,

На защиту страны своей встанет...

Он удивился, когда мама назвала войну горем, несчастьем. Ну, ладно, мама — женщина, а женщины не любят воевать. Но и папа тоже сказал, что война — это зло.

Он на второй же день пошел в военкомат. Там, узнав, что Никитин работает инженером на металлургическом заводе, даже не стали с ним разговаривать.

Тогда Михаил Иванович отправился в горком партии, уговорил, хотя и с трудом... И все же его не взяли. Как ни скрывал свою болезнь, врачи обнаружили ее.

Михаил Иванович перестал бывать в военкомате. Потом Юрка узнал, что в военкомат ходил и Алексей, просился на фронт. Его там выслушали, заглянули в паспорт, похвалили и сказали, чтобы заходил... когда стукнет восемнадцать.

Юрке стало жалко брата: такой большой, а не берут. Так что ему, Юрке, и думать нельзя...

У Михаила Ивановича состоялся разговор со старшим сыном. Он посоветовал Алексею не ходить больше в военкомат, а продолжать учебу в школе.

— Пойми, Алеша,— сказал он ему,— войне не век тянуться, закончится. Опять мир наступит. Тогда образование ох как пригодится.

Старший сын, обычно спокойный и выдержанный, загорячился:

— Папа, я знаю, что расколотим мы этого проклятого Гитлера. Но сейчас идет война, и не могу я быть в стороне. Как это так? По советской земле гад ползает, а из нашей семьи никого на фронте нет.

Тут Алексей заметил, что лицо отца помрачнело.

— Прости, папа,— виновато сказал он.— Я не хотел тебя обидеть. Тебе нельзя: ты болен. А я? Посмотри!— сын протянул свои крепкие руки.— Разве ими перышком пописывать? Если уж меня не берут в армию, то на завод ты меня должен устроить. А учиться я обязательно буду. Только не в школе...

После этого разговора Алексей поступил учеником токаря. Тогда же он записался в Ижевский аэроклуб: знающие люди намекнули, что оттуда легче попасть на фронт. Да это и совпадало с его мечтой об авиации.

Но все перечеркнул случай. При обработке детали малюсенькая стружка, похожая на запятую, стрельнула в глаз. Ее сразу удалили, пропала даже краснота, но глаз на большом ветру слезился. Пришлось Алексею попрощаться с небом — и навсегда...

Хотя в военкомате давно уже перестали разговаривать с ним, он по-прежнему обивал там пороги. И однажды Алексей вернулся оживленный и взволнованный: ему обещали, что направят в танковое училище.

...За окном стылая ночь, а в кровати уютно и тепло, как на печи. В такую пору спится особенно крепко. Конечно, Юрка не какой-нибудь засоня. Не то что Галка.

Та ложится еще до десяти часов вечера. Правда, поднимается раненько. Юрка обычно после ужина, когда нет дел по дому, уткнется в книгу и читает до полуночи. А по утрам его будят не добудятся.

Бессовестно проспал Юрка в день отъезда старшего брата в училище. Он долго бы еще сопел носом, не разбуди его Галка. Со сна Юрка плохо понимал, что она говорит.

— Ладно, пусть спит, не мешай, Галя,— сказал Алексей. Крепко чмокнул брата в теплые щеки, погладил по голове, поправил одеяло и вышел. А тот снова окунулся в сон, как в теплую воду...

Второй раз в этот день Галка разбудила Юрку, когда часы показывали четверть восьмого. Пора было собираться в школу, хотя в комнате все еще стояла темнота. Юрка нехотя вылез из-под одеяла, спустил ноги с кровати. Обычно они чуток не доставали до полу. А тут вдруг уперлись. Неужто он вырос за ночь? Юрка вскочил и сразу почувствовал, что стоит не на полу. Наклонился и нащупал какие-то дощечки. Уж не подшутила ли Галка? За ней не станет. Юрка щелкнул выключателем... Неужели он все еще спит? Неужели это только сон? В слабом электрическом свете он увидел у своей кровати лыжи — небольшие, малинового цвета, с круто загнутыми носками. Юрка протер глаза, со страхом ожидая, что лыжи исчезнут. Но они не исчезали. Он без всякой жалости ущипнул себя в бок. И тут же ойкнул от боли и счастья: лыжи по-прежнему лежали на полу.

Это были первые в Юркиной жизни настоящие лыжи. До этого он катался на самодельных. Вырезал их старший брат из фанеры от старых, бросовых решет.