Щука - Энтони Макгоуэн

В следующее мгновение Винни страшно пожалел, что на нём нет трусов. Даже с большого перепугу он не думал, что щука может, как акула, утащить его под воду и там сожрать. Но сейчас вдруг представил себе, как здоровенная щука замечает его штуковину, которая болтается в воде навроде опарыша или червячка. Представил, как она разевает пасть, полную острых как иголки зубов. Как смыкает свои челюсти на его…

Винни почти доплыл. Он попытался встать и даже коснулся пальцами вязкого от гниющих водорослей дна. Ещё пара гребков — и он в безопасности. Винни ринулся вперёд, как без пяти минут чемпион Олимпийских игр, и уже занёс руку, чтобы финишировать мощным, красивым гребком, как вдруг…

«ААААААААААААААААААААА!!!!!»

Боль, мучительная боль.

Пламя.

Лёд.

Снова пламя.

Его штуковина! Её стискивали, пронзали и терзали щучьи зубы. Здоровенные челюсти мотали её, как крокодил под водой мотает, расчленяя, тушу зебры.

Наконец ноги Винни нащупали дно. Он сделал шаг, споткнулся, упал, опять споткнулся и, подняв фонтан брызг, плюхнулся на живот. При этом он непрерывно орал, переходя с утробного воя на пронзительный визг и обратно. От дикого страха Винни всё не решался опустить глаза и посмотреть, что там у него.

Но тут он увидел физиономии своих друганов. Они ржали как сумасшедшие. И показывали пальцами. Их так и крючило от смеха, а один натуральным образом повалился на землю и катался в грязи.

Собравшись с духом, Винни всё-таки посмотрел вниз. И увидел того, кто намертво вцепился в его штуковину. Это был крохотный щурёнок длиной со сломанный карандаш с тоненькими, почти прозрачными зубками. По ногам Винни струйками сбегала кровь, мешаясь с зелёной водой и облепившими его ноги тиной и ряской.

Его приятели при виде малюсенькой рыбёшки страшно развеселились, но самому Винни было не до смеха. Он совсем рехнулся от боли и стал метаться по берегу, не смея дотронуться до щурёнка. Последнее, что запомнилось его приятелям, — это то, как он, сверкая бледной задницей, с пронзительным визгом нёсся по просёлку в сторону городка.

В городке видели, как он голым бежал по улицам. Кто-то решил, что Винни ему просто причудился, а кто-то — что померещился спьяну. Большинство же сошлось на том, что сам Винни был пьяный или под кайфом. Рыбёшки между тем никто не видел. Непонятно, то ли она успела отвалиться, то ли была настолько похожа на штуковину Винни, что зеваки не обратили на неё внимания. Пробежав через городок, Винни растворился в полях, сверкнув на прощание своей бледной голой задницей.

— А что с ним было потом? — спросил Кенни. Его буйный смех утих так же внезапно, как утихает летний ливень.

— Никто не знает, — ответил я. — Рассказывают, что он живёт где-то неподалёку в лесу и у него на штуковине по-прежнему болтается щурёнок. Я даже слыхал, будто щурёнок подрос и, как минога, сосёт у Винни кровь и вообще всячески им помыкает. Ещё, правда, говорят, что Винни просто уехал к матери в Лидс.

Тут мы как раз подошли к Беконному пруду — настоящему, а не тому, историю про который я сочинил.

5

Зимой, когда по воде хлестал студёный дождь, а вдоль берега чёрными скелетами стояли голые деревья, Беконный пруд выглядел довольно уныло. Но сейчас, в конце лета, когда над ним склонялись плакучие ивы, у берегов шелестели камыш и тростник, а ласточки гонялись за мошкарой так низко, что иногда кончиком крыла задевали воду, находиться на пруду было приятно.

Во всяком случае, Тина думала именно так. Она носилась взад-вперёд вдоль кромки воды, тявкая и огрызаясь на невидимых врагов.

— Собаку свою дурную уберите! — раздался голос откуда-то сбоку.

Он был негромким, но достаточно угрожающим, чтобы к нему прислушаться. Я повернулся. У воды стоял человек с удочкой — одной из тех длиннющих, у которых, кажется, и конца разглядеть невозможно. Лица человека я не видел, потому что его скрывал капюшон зелёного анорака. Он даже не посмотрел в нашу сторону, а так и пялился в даль Беконного пруда.

— Идём на ту сторону, — сказал я Кенни, взял Тину на поводок, и мы пошли по тропинке вдоль берега.

Минут через десять мы были на месте. По субботам на пруду болталась куча народу, но сегодня не было никого, кроме нас с Кенни и человека в капюшоне.

К нашей удочке уже была прилажена катушка, а леска пропущена в несколько закреплённых на ней колечек. Мне оставалось прицепить к леске поплавок и грузила, привязать крючок и насадить наживку. По ходу я объяснял Кенни, что и зачем делаю:

— Поплавок нужен для того, чтобы крючок не опускался до самого дна, потому что так ничего не поймаешь. Теперь вот эти маленькие грузила. Их надо прикрепить под поплавком, чтобы леска с крючком свисала в воде точно вниз. На конец лески привязываем крючок. Это делается с помощью специального узла, потому что, если привязать неправильно, крючок оторвётся.

Я уже довольно долго провозился с крючком, когда услышал, что Кенни как-то странно покряхтывает. Я поднял глаза. Оказывается, он передразнивал меня: высунул сбоку рта кончик языка, как делаю я, когда сосредоточенно чем-нибудь занимаюсь. В первый момент я на него разозлился. Кенни хорошо умел изображать чужие гримасы и мою изобразил прекрасно. Но тут он рассмеялся, и я рассмеялся следом, а Тина залилась отчаянным лаем — как всегда, когда при ней смеялись или дрались.

6

Когда я наконец привязал крючок, что-то заставило меня оглядеться. На противоположном берегу пруда я увидел того человека. Он смотрел на нас. Теперь, когда он снял капюшон, мне было видно его лицо. Хотя оно казалось совершенно невыразительным, у меня возникло ощущение, что человек с трудом сдерживает обуревавшую его страсть. Мне стало жутко, и я даже подумал, не один ли это из тех, кто, ну вы знаете, лезет к детям.

Потом я, правда, решил, что мы с Кенни достаточно большие, чтобы за себя постоять. Кенни, например, тяжеленные баллоны с газом для барбекю таскал, как какие-нибудь жестянки с фасолью, а ведь даже отец весь краснел, когда пытался поднять такой баллон.

Но дело даже не в том, кто с кем бы сладил. Было в этом человеке что-то странное. И вообще, что