Золотая жила для Блина - Евгений Некрасов

Ох, как его сдавило! Ни вздохнуть, ни пошевелиться. Зарытый в песок Сайд из «Белого солнца пустыни» по срав­нению с ним отдыхал на курорте: он мог дышать и дожидаться доброго человека. А Митьке остава­лось жить без воздуха минуты две.

Он покрутил топором в поднятых руках и не по­чувствовал сопротивления. Выходит, засыпало его неглубоко. Опустить руки не удалось, но хоть в локтях они сгибались. Митька положил топор и ладонями разгреб землю с макушки. Неплохое на­чало, только макушкой не подышишь. До лба он доставал уже с трудом, выламывая руки. Расчис­тил глаза; на мгновение за сомкнутыми веками мелькнул свет, и ямку опять засыпало. Хотелось орать от отчаяния, но было жаль тратить послед­ний воздух.

Целых десять секунд оставшейся жизни Мить­ка на ощупь искал топор. Нашел и стал отгребать землю у затылка, где было сподручнее. Топор ело­зил со слышным скрипом, иногда задевая Митьку по волосам. Он уже задыхался. В висках стучало, перед глазами плавали круги. Надо подальше от­гребать землю: топором вправо, топором влево, как будто работают автомобильные «дворники». Сердце трепыхалось, как бабочка на оконном стек­ле. Топором вправо, топором влево. Круги в глазах светлели, густели и превратились в дохлого оленя.

— Чего ты мучаешься? Давай лучше сыграем в кости, — предложил он Митьке, катая по земле че­ловеческие позвонки. — Если они так упадут, за­бирай самородок и уходи, а если так, оставайся с нами золото стеречь.

Митька промолчал, потому что рот у него был залеплен землей, и завозил топором из последних сил: вправо-влево, вправо-влево... Тяжесть, сжи­мавшая затылок, исчезала. Наконец он смог отки­нуть голову и задышал. Жив!!!

Его хоронило еще четыре раза. Последний об­вал был самый опасный: топор Митька выронил, земля накрыла его по грудь и прижала руки к те­лу. Он сумел расшататься и вылезти, как гвоздь из гнилой доски.

До края шахты было уже рукой подать. Митька подскочил, вцепился в корень и вылез.

Плот он догнал уже к закату. Сил еле хватило, чтобы проплыть жалкие десять метров от берега. Митька вылез на бревна и долго лежал, радуясь шершавой коре под щекой, обещающим дождь черным тучам и даже комарам. Приятно жить.

Из палатки слышалось посапывание: Лина еще спала. Вчера Митька здорово злился, когда она молчком ушла к реке. А сам что сделал? Вся его ге­роическая возня в шахте была расплатой за неска­занные слова: «Лин, я сойду на берег». Если бы Лина знала, где он, то легко нашла бы шахту и бро­сила ему конец парашютной стропы.

Гордиться было нечем, и Митька решил помалкивать. Вздул прогоревший костерок, выпотро­шил четырех рыбин, уложил в коптильню. И толь­ко тут вспомнил, что не сломал лиственную веточ­ку, за которой ходил на берег. Плюнул и зарядил коптильню сосновыми щепками. Жрать хотелось так, что было уже не до кулинарных тонкостей.

Пока готовилась рыба, Митька постирал одеж­ду и вымылся, уничтожая последние следы своего бесславного сидения в яме. Хотя не такое уж оно было бесславное, если не сбрасывать со счетов най­денный самородок. Митька завязал его в носовой платок. Чутье сыщика подсказывало, что ему еще предстоит столкнуться с уголовниками лицом к лицу. Тогда самородок будет важной уликой.

Он соорудил себе набедренную повязку из кус­ка парашюта и сел обсыхать у костра, чистый, бла­гостный и почти всем довольный. Дымок из коп­тильни уже пах очень соблазнительно. Митька снял ее с огня и открыл. В нос шибануло таким аппетит­ным паром, что он сразу же одну рыбину и угово­рил, обжигаясь и давясь мелкими косточками.

Из палатки появилась Лина, с недоверчивой гримасой посмотрела на его стряпню, попробова­ла... И уничтожила рыбу еще быстрее, чем Мить­ка. Осталось еще две. Их ели, смакуя, с разговорами.

Ты у кого научился готовить, у мамы? — спросила Лина.

Нет, мама готовит в основном борщ в скоро­варке. Ей некогда, она служит, — ответил Мить­ка. — А вот папа спец по всякой еде, которую не надо переворачивать.

Не поняла.

Ну, чтобы поставить на огонь и вспомнить, когда еда уже готова. Скажем, если жарить цып­ленка, над ним надо стоять и смотреть, чтобы не пригорел. А папа наденет цыпленка на бутылку с водой, сунет в духовку и сидит, гербарий перебирает или копается в огороде. Пока в бутылке есть вода, цыпленок не сгорит.

В огороде? — удивилась Лина. — Вы разве за городом живете?

Нет, у него на подоконнике огород, пять ящи­ков на этажерке. Есть съедобные растения, есть ле­карственные, есть просто редкие. Понимаешь, они с мамой такие люди, которые и на работе работа­ ют, и для отдыха тоже работают. Папа говорит, что, если бы маме разрешили, она брала бы домой на выходные пойманных шпионов.

Зачем?

Допрашивать.

У меня дедушка такой, — кивнула Лина. — Ночью проснется и пишет: ему какая-то формула во сне приснилась. По-моему, ничего хорошего в этом нет. Надо же уметь расслабляться.

Митька согласился и уточнил, что от развлече­ний должна быть польза. Например, самому иг­рать в футбол полезно, а смотреть по телику — просто гроб.

— А все самое вкусное и самое интересное — всегда гроб, — заметила Лина. — От сладкого зубы портятся, самые интересные фильмы показывают, когда спать пора...

На эту тему Лина рассуждала еще долго. Мить­ка поймал себя на том, что давно не слушает, а только кивает на звук ее голоса. Потом вдруг ока­залось, что он лежит в ложбинке между бревен, и это удобно, только не хватает подушки.

Дима, Дима! Ты спишь, иди в палатку, — трясла его за плечо зеленоглазая.

Ага, — сказал Митька, подтягивая под голо­ву полено.

Опять пришел олень и стал кидать человечес­кие кости. «Мы не доиграли, а самородок ты увел. Некорректно, Дмитрий Олегович!» — упрекнул он сыщика. Митька знал, что это сон, и решил не об­ращать внимания на рогатого. «Ну, как хочешь. Оставайся здесь», — сказал олень Лининым голо­сом. Митька огляделся и увидел, что он в шахте! Хотел сказать, что здесь оставаться как раз не хочет, но в рот полезла земля. Из угла поднялся ске­лет в истлевшем тряпье и залязгал зубами: «Зря отказываешься. Знаешь, сколько у нас еще золота! Останешься — богатым будешь. Хочешь, купим тебе самолет?»

— Самолет! Самолет! — закричала Лина.

С дохлого оленя поднялись мухи. Они гудели очень солидно, и Митька понял, что на самом деле слышит звук мотора!