Избранница - Майте Карранса

Цицерон с недоверием смотрел на желтый флакон, который протягивал ему тюремщик.

— Это ваше лекарство. Вы должны выпить его. Ваша сестра, горничная Оонаг, беспокоится за ваше здоровье.

Удивленный Цицерон протянул руку.

— Моя сестра?

— Вам везет, что у вас есть сестра, которая заботится о вас. Моя сестра — настоящая гарпия, которая три раза пыталась отравить меня, чтобы унаследовать соломенный сарай, который мне принадлежит.

Цицерона не интересовала семья тюремщика, и он воздержался от дальнейших расспросов. С тех пор как его заключили в эту тюрьму, все казалось ему столь нелепым, что появление этого загадочного флакона ничего не изменило.

Анхелу, несравненную Анхелу, принесли в жертву. После этого все для Цицерона потеряло смысл.

— Тебе не хочется отведать это лекарство? — прошептал чей-то голос рядом с ним, как только шаги солдата начали удаляться по коридору.

Это был гофмейстер, сидевший на корточках рядом с ним.

— Это яд, приготовленный Оонаг, — уверенно добавил он.

Яд. Какой нежданный выход! Яд позволит сразу избавиться от всего этого.

Цицерон переживал трудное мгновение.

Его не волновало чувство собственного достоинства, но он считал, что произошла настоящая катастрофа, раз он не знает, как разобраться в реальной жизни. Первая его попытка стать героем не компьютерной игры закончилась тем, что его грубо бросили в зловонную тюрьму, набитую заключенными, которые, как и он, ждали, что им в любой миг придет конец.

Луси сговорилась с Оонаг. Анхелы нет в живых, а он не что иное, как собачье дерьмо.

Цицерон встряхнул флакон и поднес его к носу. Он почувствовал запах апельсина и сосны. Приятный аромат. Если глотнуть этого зелья и закрыть глаза, то он умрет?

Хуже всего, что в реальном мире у него не было возможности обрести другие жизни. У него была лишь одна жизнь и все. Если потерять ее — игра будет окончена.

— Не делай этого. Всегда найдется какая-нибудь лазейка, — снова заговорил Дианкехт.

Цицерон вздохнул и поставил флакон на землю.

Часы тянулись медленно, ходили по кругу, утомляли.

Цицерон находил утешение в наблюдении за девушкой, которая находилась вместе с ними в камере. Дианкехт делал то же самое. У них не было иного развлечения.

Девушка с фиалковыми глазами ходила кругами, временами натыкаясь на решетки камеры, на потрескавшуюся стену, на тюфяк, потемневший от клопов. Девушка напоминала заточенную в бутылке бабочку, которая, обезумев, летает по кругу и пытается спастись.

На первый взгляд она не отличалась от любой другой девушки, однако ее жесты выделялись подчеркнутым изяществом, а кожа — необычной белизной. Такая белизна и аромат типичны для лепестков гардении.

Цицерон смотрел на нее, точно загипнотизированный. Цицерон не сомневался, что это та же самая крохотная фея, которую он видел в лесу вместе с Анхелой. Она по неизвестной причине воспользовалась колдовством, обрела это новое тело и уже не смогла вернуть себе прежний облик.

Дианкехт тщетно пытался успокоить ее.

— Садись, дорогая, ты лишь утомишься от этого.

Лилиан указала на Финвану, тот лежал на ложе из соломы и храпел.

— Я не столь бесчувственна, как эта куча мяса.

Дианкехт пожал плечами:

— Мне тоже трудно понять, как он может спать столь спокойно, зная, что завтра его монаршеская голова скатится с плеч.

Лилиан подбоченилась:

— Вы думаете, что я тревожусь за свою голову?

— Почему бы и нет?

— Вы тоже из тех, кто считает, что у фей нет сердца? Я не такая, как другие. Я болею за других, страдаю за других, — вдохновенно ораторствовала Лилиан. — Я беспокоюсь не из-за своей головы.