Про других и про себя - Аркадий Миронович Минчковский

— А вот это, — пояснял он, показывая на восточный край румынской земли, — наше Чёрное море.

— Нет, — возражал ему повар — ефрейтор Ушаков, с которым они вели частые беседы, — Чёрное море наше, Ваня.

Но Ион стоял на том, как его, видно, учили, и упрямился:

— Нет, что вы? Это наше море, румынское.

Поделить Чёрное море они не соглашались, хотя, разумеется, наш Ушаков, до войны шеф-повар ресторана в никому не известном городе Почепе — человек немолодой, неглупый, с хитринкой в глазах, — спорил с мальчишкой из весёлого озорства, добродушно подсмеиваясь над тем, как тот горячился, не уступая кашевару Чёрного моря.

Ещё, оказалось, был Ион мастаком в познании истории своей страны. С удовольствием рассказывал, откуда произошли румыны и про старинных господарей, как раньше назывались тут короли. Про Штефана Третьего и Михая Храброго. Кто из них объединил румынские земли, кто сражался с турками. И ещё про одного господаря — Александра Кузу, который завоевал для румын Молдову и Валахию. По рассказам Иона выходило, что румынский народ только и делал, что издавна с кем-то сражался, пока окончательно не обрёл своих собственных королей. Правда, почему-то — этого Ион объяснить не мог — румынские короли происходили не из румын, а не то из немцев, не то из англичан, которые каким-то образом превратились в румын. Тут с ним спорщиков не находилось.

Как переводчик в те дни Ион был незаменим. Понадобится кому-то сделать покупку, брали его с собой. Наши торговаться не привыкли и готовы были заплатить в магазине, сколько с них спрашивали. Но Ион этого делать никому не давал. Он начинал торговлю и вёл её с хозяином любой лавки так умеючи, что тот всегда ему уступал. Какая-нибудь опасная бритва, самопишущее перо или двустороннее зеркальце шли чуть ли не в половину от запрошенной цены. Это его умение выгодно покупать приводило в неописуемый восторг нашего старшину, который и сам не любил ничем разбрасываться понапрасну. Он любовался покупательской хваткой Иона и, поглядывая на него, как бы говорил: «Видали, какого я отыскал парня: клад! Что бы мы без него делали?»

Да уж, что-что, а местные порядки недавний батрачонок знал. Когда нужно было провести какие-либо переговоры, и я, и Грищенко непременно брали с собой Иона.

По делам размещения части и прочим вопросам, связанным с нашей жизнью в селе, ходили мы с ним в примарию — по-нашему сельский Совет. Там сидел примарь — опять-таки, если по-нашему, председатель сельсовета.

Все и всё будто бы зависело от него. Но Ион по этому поводу имел своё мнение. Он говорил, что невзрачный, бедно одетый старик на самом деле ничего не значит. На деле всем тут распоряжался секретарь примарии — быстрый молодой человек городского вида, с усиками птичкой, который сидел против старика и всегда с деловым видом что-то печатал на пишущей машинке. Он, а не худой седовласый примарь решал все сельские дела. Он да ещё местный жандарм, который теперь с утра до вечера был занят тем, что выискивал разбежавшихся по домам румын-фронтовиков, чтобы возвратить их назад, в армию. Дело в том, что те пришли к заключению: поскольку русские гонят немцев на запад, им, румынским солдатам, на войне больше делать нечего и можно вернуться к своим семьям.

В те самые дни понадобились овощи для нашего солдатского котла. Имелся приказ во время наступления снабжаться овощами на месте. Глупо было бы возить издалека картошку или, скажем, лук и брюкву, которых, как и яблок и слив, да и всего остального, в то лето урожай был в Румынии богатейший. Конечно, на всё взятое выдавался документ, чтобы потом армейское интендантство уплатило сполна, как полагалось.

Старшина отправился в примарию, взяв с собой в переводчики неизменного Иона. При его помощи он объяснил там, зачем пришёл, и спросил, куда нужно будет подогнать машину, чтобы взять овощи.

Как-то очень неуверенно сидящий на своём месте примарь ничего не ответил, а стал смотреть на секретаря, что скажет по этому поводу тот.

Молодой человек с усиками оторвался от машинки и принялся что-то очень скоропалительно объяснять старику. Выслушав его, примарь послушно закивал головой и через Иона — он был спасением в такие моменты — ответил, что ездить на машине никуда не надо и что всё, что требуется, нам доставят сегодня же.

Раз так, старшина согласился, и они с Ионом двинулись назад в наше расположение. Правда, Ион уходил из примарии нехотя и шёл за Грищенко сумрачно задумчивым.

— Ты это чего, Ваня? — спросил его тот по дороге.

Ион вздохнул:

— Нехорошо придумал этот секретарь. Я не всё понял, что он там говорил примарю, но слышал: нехорошее. Вот увидите, товарищ старшина.

— Чего такого тут плохого-то может быть?

— Не могу сказать, — на ходу пожал плечами мальчик, — но что-то будет.

Юный переводчик оказался прав.

В том селе, где мы стояли, существовали свои, диковинные для нас порядки. Ни радио в крестьянских домах, ни уличного громкоговорителя там не было. Газеты привозили только в примарию, да и то не каждый день.

Про всякие новости деревенские жители узнавали иным способом.

Примерно этак к полудню или попозже в центре села, где высилась небольшая деревянная церквушка, появлялся низкорослый, седенький, очень худой человек в старой, с широченным верхом фуражке, сдвинутой на затылок. Когда-то, наверно, ярко-красная, она теперь имела цвет недоспелой немытой морковки.

На старичке был надет ношеный-переношеный форменный пиджак с медными пуговицами — наверное, с чужого плеча. Брюки уж совсем не форменные, неглаженые и до смешного короткие. Сапог у него не было и вовсе. Зато на фуражке красовалась большая, некогда золотая кокарда. Начинаясь с этой важной кокарды, внизу забавный старичок кончался босыми ногами, на которых не спеша вышагивал к центру села.

На боку у человека висел похожий на пионерский барабан. В руках были длинные барабанные палочки. Весь он казался мальчишкой, как в сказке, внезапно превратившимся в маленького старика.

Остановившись посреди пустынной площади, барабанщик упирал свой инструмент в худой живот и трижды, с перерывами, выбивал длинную дробь.

На призывный сигнал к церквушке торопливо сходились все, кто мог. Сбегались любопытные мальчишки и девчонки.

Приходили женщины с младенцами на руках. Приплетались старики и старухи.

Дождавшись минуты, когда сельчан перед ним наберётся достаточно, старичок в затрёпанном форменном