Нет в лесу никаких разбойников - Астрид Анна Эмилия Линдгрен

всем горным склонам и холмам. Вот наконец они добрались до дома Саммэльагуста. И теперь, когда самые высокие горные склоны остались позади, почти до самого села шла прямая, ровная дорога. Ровная дорога со множеством преграждавших её ворот. А возле первых из них, распахнутых настежь, стоял маленький мальчик с льняными волосами.

Он вежливо поклонился оптовику. Оптовик, много раз проезжавший по этой дороге, знал, насколько хлопотно кучеру без конца соскакивать с козел и открывать все подряд ворота. Поэтому торговец высунулся из дрожек и приветливо улыбнулся Саммэльагусту.

— Послушай, — сказал он, — Хочешь ехать со мной до села и открывать мне по дороге ворота? За каждые плачу по пять эре.

У Саммэльагуста потемнело в глазах. По пять эре за каждые ворота! Если только он согласится ехать до села!

Если согласится?! Да за эту цену он согласен ехать на другой конец света, открывая по дороге все ворота!

Саммэльагуст запрыгнул в дрожки. В глубине души он сомневался, что оптовик сдержит своё обещание. Может, это всего лишь шутка, очередная выдумка взрослого? Но как бы там ни было, а ехать в дрожках — это же целое событие! И потом кто знает, а вдруг оптовик думал, что говорил.

Всю дорогу до села Саммэльагуст лихорадочно открывал ворота. И когда он подсчитал в уме выручку — у него зашумело в голове. Ворот было тринадцать на пути, длиной в полмили, — тринадцать благословенных ворот!

— Ну, — сказал оптовик, когда они подъехали к церкви. — И сколько же ты заработал? Подсчитай-ка сам!

Однако Саммэльагуст никак не решался назвать эту неслыханную сумму.

— Тринадцать раз по пять эре, — продолжал оптовик. — И сколько же это будет?

— Шестьдесят пять, — прошептал Саммэльагуст, побледнев от волнения.

Оптовик Серенсен не шутил. Он достал большое портмоне и положил в загорелую дрожащую ладонь Саммэльагуста одну блестящую монетку в пятьдесят эре, одну — в десять эре и один пятачок. Саммэльагуст поклонился так низко, что едва не окунулся светлой чёлкой в пыль просёлочной дороги.

И помчался домой. Он пробежал без остановки целых полмили, перепрыгнув через все тринадцать ворот. Ни разу ещё по этой дороге не бегали столь лёгкие ножки.

А дома его с нетерпением ждали братья. Они видели знаменательный отъезд Саммэльагуста в дрожках оптовика.

Но тот, кто на бегу вынырнул из-за поворота, тот, с кого пот лил градом, — разве это бедный смоландский мальчуган по прозванию Саммэльагуст? Нет, это страшный богач, финансовый воротила и толстосум, кроликовый магнат Саммэльагуст, без пяти минут оптовик! Если только можно представить себе такого пыхтящего и сопящего носом оптовика!

Какой триумф! Братья тесно обступили его со всех сторон и всё спрашивали, спрашивали! А какое счастье — вот так разжать ладонь и показать им своё огромное, неслыханное богатство!

В воскресенье утром Саммэльагуст встал пораньше и принялся обустраивать свою ферму. Прежде всего ему предстояло отшагать целую милю до того хутора в соседнем приходе, где продавались кролики. Он так рьяно рвался в путь, так безудержно мечтал о своих кроликах, что даже не догадался захватить с собой хоть пару бутербродов.

Этот день был длинным-предлинным, а путешествие Саммэльагуста — долгим-предолгим. Лишь поздно вечером вернулся он домой. За весь день он не съел ни крошки. И всё шёл и шёл. Он так устал, что едва не падал с ног.

Но в корзинке он нёс своих кроликов. Двух маленьких белых кроликов. Они стоили целых пятьдесят эре. И всё-таки Саммэльагуст не обеднел. У него оставалось ещё целых пятнадцать эре, которые он мог проматывать и на которые мог жутко роскошествовать и в этом году, и даже в следующем.

Ну что ещё можно рассказать о Саммэльагусте? Пожалуй, больше ничего. Да, правда, больше не о чем рассказывать. Думаю, не о чем. Но мне кажется, это так здорово, что Саммэльагуст заработал шестьдесят пять эре! Ой, до чего же здорово, что в те времена в Смоланде было так много ворот!

Кое-какая живность для Каля-Паралитика

Старшая сестра Аннастина и младшая сестрёнка, едва научившаяся ходить крошка Ковылялочка, сидели в кухне под раскладным столом. Это было замечательное место для малышей, которым хотелось спрятаться ото всех. Сидишь себе под столом, предоставленная самой себе, как в собственной маленькой комнатке. Лишь чёрная кошка Вертушка, ластясь, заглядывает порой в эту обитель и трётся о Ковылялочку. Но ей здесь всегда рады. А когда Ковылялочке не хватало кукол, она нянчилась с Вертушкой, как с грудным младенцем. Только вот странно — кошка почему-то не любила лежать в кукольной кроватке, хотя Ковылялочка пела ей песню про кондитера. Аннастина сказала, что кошки не понимают, о чем поётся в песнях, а значит, это и вправду так, подумала Ковылялочка, ведь Аннастина всё на свете знала, всё умела, и всему, что умела сама Ковылялочка, — всему этому она научилась у Аннастины. Лишь одно дело она освоила сама по себе — свистеть сквозь щёлочку между передними зубами. Этого Аннастина не умела. А вот считать до двадцати, и узнавать все буквы алфавита, и читать молитву «Бог, ты любишь нас, детей…», и кувыркаться, и лазать на вишнёвое дерево — этому её научила Аннастина.

Итак, Аннастина сидела под столом и покусывала свою косичку. Она всегда так делала, когда о чём-то размышляла.

— Ковылялочка, до Рождества осталась всего неделя. И если Вертушка не поспешит, нам несдобровать!

Ковылялочка испугалась и вытаращила глаза.

— Неужто правда, Аннастина? Неужто нам несдобровать? И почему несдобровать?

— A-а, ерунда! Просто это так говорится, — объяснила ей Аннастина.

Вот теперь Ковылялочка всё поняла. Аннастина иногда говорила: «Я щас лопну от злости!» Но так ни разу и не лопнула. Значит, и это «несдобровать» — тоже не слишком страшно. Однажды Ковылялочка осторожно спросила Аннастину, с сильным треском она думает лопнуть или нет. Но Аннастина ответила, что Ковылялочка ещё несмышлёныш и ничего не понимает.

Аннастина сурово посмотрела кошке Вертушке в глаза и сказала:

— Ну так что? Принесёшь ты нам детишек или нет? Если ты не успеешь до Сочельника, то можешь вообще их не заводить!

— Не говори так, Аннастина, — умоляюще прошептала Ковылялочка. — А то вдруг она и вправду их не заведёт. А я так люблю маленьких котят!

— Н-да, а кто их