Самая младшая - Лариса Романовская

Никто не знает точно, как зовут дворника, метущего дорожку у стадиона. Полина три раза переспрашивала. Похоже на Али-Бабу, но немножко не так. Поэтому Полина ему просто говорит «здравствуйте», никак его не называет. А про себя все-таки зовет Али-Бабой.

С девятого этажа Али-Баба кажется маленьким – как на сцене, если смотреть с театрального балкона. Полина сейчас смотрит с балкона, но с обыкновенного. Тут ни капли не похоже на театр. Но если подойти к перилам и заглянуть вниз, то Али-Баба – будто актер, который сметает мусор, потому что у него роль такая. Но он метет не просто листья и лепестки вчерашнего Стаськиного букета, а конфетти. Ведь в спектаклях даже мусор должен быть нарядным.

И если дворник – это актер, который играет роль дворника, то качели и горка тоже бутафорские. И клумба бутафорская. И скамейки у футбольного поля. А здание школы – вообще декорация. И все вокруг – как перед началом спектакля. В школьном дворе полицейские ходят, готовятся к праздничной линейке.

Сегодня первое сентября, День знаний. Мама его обозвала «праздником со слезами на глазах», и Стаська гулко хмыкнул. Ему очень больно смеяться из-за разбитой губы. Поэтому он щекой дернул, чтобы было понятно: Стас заценил мамину шутку, и вообще все «нормуль», и не болит у него ничего, и нет никакого сотрясения. Мама посмотрела на Стаськины губы, сказала «ну да, конечно», а потом схватила сигареты и побежала курить на лестницу.

А Полина ушла на балкон, смотреть, как Али-Баба заметает мусор и эти самые, следы преступления, хотя Стаська сказал, что никаких следов не было. Ей страшно оставаться сейчас со Стаськой наедине. Из-за этих синяков он на себя не похож. Как будто он Полине не брат и вообще чужой человек, вроде дворника. И непонятно, о чем с ним разговаривать.

Это Стас вчера так ночью ходил за цветами. Ночью, потому что он провожал Дашу.

Стас не любит, когда про него такое рассказывают, но, вообще, Даша – это его девушка. Они уже давно за лошадями вместе ухаживали, а теперь Стас ухаживает еще и за Дашей. Мама все время повторяет сердитым голосом, что Даша на втором курсе, а Стас еще школу не закончил. Но ведь Даша совсем не старая. Наоборот, она выглядит младше, чем девчонки из Стаськиного класса.

В общем, Стас Дашу вчера провожал, а потом возвращался со школьным букетом. И его во дворе ограбили. Сильно ударили в лицо. Забрали мобильник и рюкзак. Цветы сломали.

Полина никак уснуть не могла, переживала, что Песочникова больше в их классе не учится. Она в коридор выскочила, когда мама закричала. Стас стоял с букетом сломанным, прижимал его к себе, будто боялся, что букету еще хуже станет, и говорил:

– Ты только не волнуйся, пожалуйста. Не волнуйся.

Лицо у него было в крови, и лепестки оставшиеся тоже в крови. Стас купил самые нарядные цветы – белые хризантемы.

Дворник Али-Баба давно все подмел и теперь разбирает мусорные баки. Небо синее и чистое – как будто его тоже подмели перед началом учебного года. А в кухне за столом сидит Стас. Пробует пить чай и не морщиться.

Губы у него огромные и фиолетовые, как у негра. А на лице большие темные очки, Нелькины горнолыжные. Сейчас они страшными кажутся. И пластырь на Стаськиных руках тоже страшный. Хотя он на самом деле смешной: желтый в цветочный узор. Детский пластырь. Другого не нашлось. Папа вчера ворчал, что они – семья медика, а перевязочных материалов в доме нет. Он говорил про сапожника без сапог, а сам проверял, что у Стаса с мозгами – сотрясенные они или не очень. Полину, естественно, спать погнали. Но она все равно не ушла, пока папа не выяснил, что мозги у Стаса в порядке. А то вдруг бы он вправду дураком сделался? По телику обычно показывают, что у человека с сотрясением бывает амнезия, он ничего не помнит, все путает, и это все ужасно смешно. А тут смеяться никому не хочется.

– Стаська, привет! – Полина выходит с балкона. Может, у Стаса все-таки амнезия? Совсем маленькая, чтобы вчерашнее не помнить.

Стас мычит и щелкает пультом телевизора. Он бы так в любое утро сделал, и с обычными мозгами, и с сотрясенными.

– Стасик, здравствуй! – Полина говорит медленно, будто диктует свои слова.

– Угу, – морщится Стас и смотрит в телик.

Там показывают малышовую передачу про алфавит. Может, Стаська ее включил, потому что читать разучился?

Интересно, что он про себя помнит, а что – не очень? Ну имя свое, наверное, знает. И про то, как каналы по телику листать. А вот, например, что он приемный сын, он знает или нет? Хорошо бы, чтобы забыл. Это очень грустная история, хоть и с хорошим концом. Но надо спрашивать про то, что Полина сама хорошо знает.

– Стасик, сколько будет дважды два?

– Восемь.

– Неправильно, – Полина подходит поближе.

На маленьких нельзя ругаться и кричать. А Стас, кажется, как маленький.

– Стасик, ты неправильно ответил. Подумай еще раз. Сколько будет дважды два?

– Одиннадцать. Двенадцать. Сто. Три. Четыре. Пять, – Стас закрывает свои страшные губы полусогнутой ладонью. Полоски желтого пластыря вымазаны йогуртом.

Полине вдруг очень хочется плакать и в туалет. Но Стаса же нельзя оставлять одного? Тут рядом и ножи, и ножницы, и сковородка с омлетом горячая. Стас же теперь не знает, что за горячее нельзя хвататься. И не понимает, как пользоваться ножом. Он даже ложечку вверх ногами перевернул. Мешает йогурт черенком, а все вокруг забрызгалось.

– Стасик, хочешь, я тебя омлетом покормлю? Это вкусно, – Полина снимает крышку со сковородки, тянется за тарелкой.

Плакать хочется еще сильнее. Полина мечтала, чтобы у нее был маленький брат или сестричка. Чтобы о них заботиться и играть во всякие игры, в которые в восемь лет играть уже несерьезно. И Стаську она, если честно, не всегда любила. Потому что у него своя комната есть, хоть и проходная. И потому, что ему ноутбук купили. И потому, что его любят больше остальных – он же приемный. А теперь Стас, наверное, может строить дом из малышового конструктора, а ноутбуком пользоваться он не умеет, а… В общем, Полине его жалко. Получается, что у них дома теперь два инвалида – дед Толя и Стасик.

– Стасичек, ты отдай мне ложечку. Я тебя сейчас покормлю, это вкусно. Ты рот открой и ам-ам! Ты умеешь ам-ам?