Чарльз Диккенс. Истории для детей - Чарльз Диккенс

— Слава богу, ты пришёл в себя, мой хороший! — и она ласково погладила его по голове, а на глазах ее появились слёзы. Оливер, никогда раньше не слышавший ни слова ласки, и сам немедленно заплакал, не веря, что всё это происходит с ним.

— Тише! Тише! — сердито заговорила миссис Бэдуин (её звали именно так, и она оказалась экономкой в доме, где приютили Оливера), она утёрла слёзы и продолжила:

— Тебе нельзя волноваться, иначе ты снова заболеешь. И не вздумай вставать, лежи и будь умницей.

Она вышла из комнаты и вскоре вернулась с миской крепкого бульона, такого крепкого, что, по мнению Оливера, им, если его хорошенько разбавить, можно было бы накормить пятьдесят бедняков. Миссис Бэдуин с важным видом посолила бульон, затем положила в него сухариков, и Оливер, исполненный благодарности к этой торжественной процедуре, собрал свои силы и съел весь бульон, ложку за ложкой, хотя, по правде сказать, он был ещё очень слаб и совсем не хотел есть. Едва он проглотил последнюю ложку, как в комнату вошла другая леди — пожилая, в большом чепце, а вместе с ней — джентльмен в пенсне с золотой оправой, который оказался доктором.

Доктор осмотрел Оливера и, констатировав, что мальчик поправляется, дал ценное наставление кормить его «каким-нибудь жиденьким супом». В ответ миссис Бэдуин скептически хмыкнула, давая понять, что, во-первых, между её бульоном и «жиденьким супом» имеется существенная разница, а во-вторых, что она и без помощи доктора прекрасно разбирается в том, как вылечить больного ребёнка. Леди в чепце оказалась сиделкой, которую пригласили, чтобы кто-то обязательно был с Оливером в ночное время вплоть до его полного выздоровления.

Оливер пролежал в постели ещё несколько дней, ему становилось всё лучше и лучше — болезнь отступала. Миссис Бэдуин заботилась о нём, как о родном сыне, и часто заходила к мальчику, чтобы поболтать, а он, доверившись ей, рассказал всю свою жизнь от начала до конца. Дни выздоровления Оливера были настолько счастливыми, всё было так мирно, а люди вокруг него были так ласковы и добры, что после несчастий и трудностей, в которых протекала его жизнь с самого рождения, теперь ему казалось, что он в раю.

Однажды миссис Бэдуин принесла Оливеру новый костюмчик, новые башмаки и новую шляпу. Его старые вещи отдали старьёвщику, и мальчик, видя, как тот запихивает его лохмотья в мешок, пришёл в восторг при мысли, что больше ему никогда не придётся надевать их. Одетого во всё новое юного Оливера Твиста миссис Бэдуин проводила к двери, находящейся в другом конце дома, и велела войти туда. Оливер постучал и, осторожно приоткрыв дверь, очутился в маленьком кабинете, полностью заставленном книгами. Каково же было его удивление, когда он увидел, кто сидит за столом: это был тот самый почтенный джентльмен, обвинявший его в суде. Мистер Браунлоу отложил в сторону книгу, которую читал, и предложил Оливеру сесть.

— Много книг, не правда ли? — спросил мистер Браунлоу, видя, что Оливер восхищённо оглядывает уходящие под потолок книжные полки, забитые самыми разными книгами.

Оливер закивал головой.

— У тебя будет возможность прочитать их все, — ласково сказал мистер Браунлоу, — если только ты будешь вести себя хорошо. И может быть, ты даже станешь писателем!

— Благодарю вас, сэр, — сказал Оливер, который был поражён тем, что происходит сейчас с ним, но боялся показать свои чувства такому значительному джентльмену, как мистер Браунлоу.

— Послушай меня, дорогой друг, — вдруг серьёзно сказал мистер Браунлоу, — я должен сказать тебе что-то очень серьёзное, но ты уже взрослый и сможешь меня понять. Все, кого я любил когда-то, давно умерли, и я остался один на этом свете. О тебе я знаю, что ты тоже совершенно один. В твоём лице я вижу что-то очень значимое, светлое и умное, я заметил это практически сразу и теперь хочу предложить тебе остаться со мной, чтобы я мог научить тебя всему, что знаю сам. Я пообещаю тебе, что никогда не предам и не покину тебя, если только ты сам не дашь мне для этого повода.

— О, сэр! — вскричал Оливер. — Никогда, никогда я не предам вас!

Так оно и было. Оливер Твист ни разу не предал своего нового друга. А мистер Браунлоу через некоторое время усыновил маленького скитальца. Старые знакомые мальчика — Феджин и Плут — не сразу оставили их семью в покое. Они очень боялись, что Оливер выдаст их, и искали Оливера, пытаясь его вернуть, чтобы заставить заниматься воровством. Но Оливер Твист был не из тех, кто боится трудностей. А кроме того, он совершенно не был готов расстаться со своей новой жизнью, которую полагал правильной, и потому боролся за то, чтобы сохранить своё честное имя и дружбу с мистером Браунлоу. Тот, в свою очередь, усердно передавал приёмному сыну свои знания, привязываясь к мальчику всё сильнее, и с радостью наблюдал, как в Оливере Твисте раскрываются черты, чудесным образом присущие ему от рождения: честность, твёрдость, целеустремленность и огромная, поразительная доброта.

Кукольная швея (из романа «Наш общий друг»)

На правой стороне Темзы есть маленькая грязная улочка, которая называется Черч-стрит. В самом конце её стоит церковь, тоже грязная и маленькая. Даже деревья, даже дома, наполовину вросшие в землю, — на Черч-стрит всё как на подбор было маленькое и грязное. Улица эта была безлюдна и мертвенно тиха, как будто она только что приняла изрядную дозу снотворного. Поздними вечерами забредали сюда с реки пьяные рыбаки да матросы и горланили, пытаясь разбудить улицу, но она продолжала спать своим мёртвым сном. Что и говорить, Черч-стрит была совсем не предназначена для жизни приличных людей.

Если хорошенько прислушаться, то можно услышать, как в одном из домиков на Черч-стрит мать сердито отчитывает своё дитя.

— Где ты был, противный ребёнок?! — требовательно спрашивал тоненький, но резкий голос. — Хотя можешь не отвечать! Я и сама знаю. Как можно быть таким непослушным? Я бы встала да задала тебе трёпку, да только очень болит спина, и ноги меня не слушаются.

Уж наверное каждая мать хоть однажды, да обещала задать трёпку своему ребёнку, что же тут необычного? Зачем упоминать в рассказе такой пустячный случай,

Дженни Рен отчитывает отца

да еще и происходящий в месте, неподходящем для приличных людей?

Но на самом деле обыденным всё казалось только на первый взгляд, а заглянув в дом, можно было увидеть, что слова эти принадлежат маленькой девочке, сидящей в низком старомодном креслице, а обращена её речь к седому морщинистому старику.

— Ступай в угол, старый мальчишка! Негодник! Сорванец, вот я задам тебе! — девочка кричала во весь голос, старик же, качаясь от большого количества выпитого пива, стоял в дверях с таким жалким видом, как будто и вправду боялся, что она сейчас вскочит со своего креслица и выпорет его. Опираясь о стену, он бормотал что-то в свое оправдание, но разъяренная малышка и слушать ничего не желала: