Сверхприключения сверхкосмонавта - Валерий Владимирович Медведев

в пародировании не разбираешься, но учитываешь, и то хорошо. Имитацию я еще вам позволю, а никакого пародирования я вам позволить не могу, тем более всякого там передразнивания. Дилетанты, ни в чем не разбираются, — сказал я в сторону.

— Видишь ли, Иванов, — замялся Кутырев, — ты же знаешь, что в науке, как известно, открытия все чаще делаются на стыке — на стыке математики и физики, химии и биологии… Так что, может, и у нас что-нибудь произойдет… на этом… — Кутырев на этих словах замолчал.

— На чем на этом? — переспросил я.

— Ну, на стыке, — пояснил Кутырев.

— Чего «на стыке»? — переспросил я.

— Ну… имитации и пародии…

— Ну, ну… — сказал я, — давайте попробуйте… на стыке… Только имейте в виду, что бывает такой стык, за который можно получить и втык!..

— Ты, Иванов, — сказал Кутырев, потирая задумчиво макушку, — ты такой человек, что от тебя можно получить втык и без всякого стыка.

— Ну, это ты уж зря, — сказал я, — потому что человек, которому будет когда-то… — сказал я многозначительно, — имеет право на то, чтоб сейчас ему было… — я многозначительно замолчал.

Кутырев переглянулся с ребятами, словно стараясь понять, что может означать фраза «что человек, которому будет когда-то, имеет право на то, чтоб сейчас ему было…» Хотя недоговоренная мной фраза была очень простой по смыслу, она означала: что человек, которому будет когда-то труднее всех, имеет право на то, чтобы ему сейчас было не так уж трудно.

Отойдя от меня на некоторое расстояние, Кутырев стал о чем-то тихо совещаться с ребятами, а я…

А я уселся на стуле удобнее и стал, как всегда, делать сразу пять дел:

1) терпеливо сидел и ждал на себя сатиры;

2) правой рукой сжимал в кармане теннисный мяч для укрепления ладонной мышцы;

3) обдумывал свои денежные затруднения;

4) вдавливал левой ногой теннисный мяч в пол;

5) выяснял мысленно, кто же все-таки подсунул мне это проклятое стихотворение?

Из всех этих пяти занятий денежная проблема мучила меня больше других. Вообще-то все несекретные расходы, расходы по моим подготовкам к выполнению сверхтрудного сверхзадания, моя мама, сама того не зная, взяла на себя. Ну, во-первых, ЧЕПС (ЧЕПС — это сокращенно от Чедоземпр-псип-сверкс!) должен знать карту звездного неба, как свои пять пальцев. (Моя мама покупала мне билеты на все лекции в планетарий.) ЧЕПС должен быть по профессии физиком и геодезистом. (Моя мама накупила мне целую полку книг по физике и геодезии.) ЧЕПС должен уметь обращаться с кинокамерой. (Моя мама купила мне киноаппарат «Ладога».)

Но ведь были еще расходы и секретные. И какие расходы! Сандуновская термокамера в бане стоила мне каждый раз 30 копеек, измайловская центрифуга на аттракционах — один заезд 30 копеек, в Центральном парке «Мертвая петля» на самолете — 30 копеек. И так каждый день. То одно, то другое, то третье! А в воскресенье — и одно, и другое, и третье — все сразу! И по нескольку раз. Хорошо, что я два года тому назад организовал ФЧН (Фонд ЧЕПС Накоплений!), сэкономив на завтраках, билетах в кино, на мороженом и так далее. Этих накоплений мне еще месяца на два хватит. А дальше что? Может, поступить куда-нибудь на работу? Между прочим, между пятью делами, которыми я занимался, сидя на стуле, было еще и шестое: я, правда, не очень внимательно, но прислушивался к разговорам моих одноклассников, — они уже начали репетировать. К доске вышла та самая Анна Брунова, которую я причислил к чедоземпрам, и такое стала рассказывать про меня, что я вынужден к воспоминаниям о себе приложить этот пасквиль, написанный самым что ни на есть эзоповским языком…

Воспоминание пятое

ВОСПОМИНАНИЯ О ПАСКВИЛЕ АННЫ БРУНОВОЙ, ЗАПИСАННЫЕ МНОЙ САМИМ С ЕЕ СЛОВ

Еще ранней-ранней весной я заприметила во дворе одного мальчишку.

Сами понимаете — ранняя весна: вроде и жарко и в то же время очень холодно. Кто одет еще по-зимнему, кто по-весеннему, а мальчишка в джинсах, в майке и кедах — совсем по-летнему.

И когда его ни увидишь — он все бегом и бегом. В школу бегом, в магазин бегом, из школы бегом, из магазина бегом. И неизвестно куда — все равно бегом.

Не вытерпела я, остановила его однажды и сказала:

— Ты что же, еще холодно, а ты вон как одет. Простудишься. Здоровье беречь надо.

— А чего его беречь? — сказал мальчишка. — Зачем его беречь?

— Ты что, физкультурник? — спросила я у мальчишки.

— Вот еще! — ответил мальчишка.

— Я бы на твоем месте прямо сейчас спортом занялась. Ты уже закаленный — и холода не боишься, и бегаешь… пожалуй, быстрее всех.

И, знаете, то ли мои слова на мальчишку так подействовали, то ли он сам решил, но в самом деле спортом занялся. По-настоящему. Так, что его и во дворе больше нельзя было увидеть. Промелькнет, как метеор, и даже толком не разглядишь — он или не он.

А потом весна промчалась, и лето — ну вот как этот мальчишка.

И я куда-то уходила, приходила, уезжала, приезжала, прилетала…

И только осенью уж, перед самым началом школьных занятий, я увидела такую картину. В солнечный, жаркий августовский день с улицы во двор вошел кто-то в теплом свитере, в клетчатом костюме, в полуботинках и вдобавок шея шарфом замотана. Как же удивилась я, когда узнала в незнакомце того мальчишку, который, помните, еще холодной весной бегал по двору в майке, в джинсах и кедах.

Я так удивилась, что даже выпрыгнула из окна и побежала к Боре. Я забыла вам сказать, что мальчишку звали Борей.

— Боря, это ты? — спросила я.

— А кто же еще? — неприветливо ответил Боря.

— Боря! — еще больше удивилась я. — Ты что же это: такая жара, а ты вон как вырядился. Ты зачем так?

— Темнота, — сказал Боря. — Я по твоему совету спортсменом стал.

— Знаю, слыхала, — сказала я. — А почему же ты так тепло одет?

— Не почему, а для чего. Я не простой спортсмен, я чемпион, — пояснил Боря. — Мне рекорды ставить надо.

— Ах, чемпион? — сказала я. — А ведь когда-то весной…

— Ну так тогда мне не