Мясо с кровью - Энтони Бурден

Да, она употребляла кокаин — а я уже от него отказался. И ее футболки стоили больше, чем зарабатывал за месяц любой мой знакомый. Но я льстил себе, полагая, что я — единственный человек на ее жизненном пути, которому плевать на богатство, родословную и тупоголовых кретинов из высшего общества, с которыми она общается. Со всей убежденностью неведения я считал это необходимыми условиями и держался соответственно, полагая, что если человек богат и высокопоставлен (именно такими были ее друзья), то он неизбежно ограничен и бестолков.

В заблуждении своем считая, что я некоторым образом спасаю «бедную богатую маленькую девочку» и что, разумеется, она получит огромное удовольствие, вкушая простые радости в виде холодного пива, ночей в гамаке и барбекю, я пригласил ее на рождественскую неделю к себе на Карибы.

Я жил одиноко, без друзей, в маленьком, но очень милом съемном коттедже. Жизнь на острове была старомодна, бедна и очаровательно хаотична, а жители — наполовину датчане, наполовину французы, обремененные кучей социальных проблем. Это были альтернативные Карибы, вне индустрии туризма, где можно при желании заблудиться, не встретить ни одного сородича. Я неделями ходил босиком и ел руками. Мне казалось, что это просто рай.

Моя подруга приехала, и целую неделю мы отлично проводили время. Несомненно, мы чересчур часто засиживались в клубе «Гавана», но присутствие женщины воздействовало на меня положительно — я завязал с ночными попытками самоубийства. Я полагал, что прекрасно подхожу для нее. Поначалу подруга казалась совершенно счастливой — она отдыхала на укромных пляжах и была как будто полностью удовлетворена, поглощая дешевые сэндвичи из кукурузного хлеба и жареные свиные ребрышки. Она заплывала далеко-далеко и выходила из воды красивая и свежая. Мне казалось, что все идет очень хорошо. Что мы друг другу подходим.

Мы пили в рыбацких барах, спали до полудня и готовили ромовый пунш так часто, что он нам наскучил. Я знал, что моя подруга «испорчена» жизнью, и думал, что мы в этом похожи. Я разделял ее недоверие к миру, но вскоре убедился, что еще не видывал такой «порчи»…

— Поедем на Сен-Бартс, — сказала она однажды вечером.

Эта идея сулила мало приятного. Даже тогда, в состоянии относительного блаженного неведения, я понимал, что Сен-Бартс, лежавший примерно в десяти милях от моего убогого острова, — отнюдь не то место, которое способно дать мне счастье. Я знал, что гамбургер и пиво там стоят пятьдесят баксов, что на Сен-Бартсе нет местной культуры, о которой стоит говорить, что там разгар курортного сезона и остров будет переполнен европейскими богачами и олигархами-яхтсменами. Я знал достаточно, чтобы догадаться: Сен-Бартс — не для меня.

Я послушно, как будто в знак согласия, замычал, совершенно не сомневаясь, что на острове уже забронированы все номера и взяты напрокат все автомобили. Несколько звонков подтвердили, что так оно и есть, и я решил, что моя спутница отказалась от этой идеи.

Тем не менее она твердила, что такие пустяки, как отсутствие жилья и возможности добраться, ее никоим образом не остановят. Там у нее друзья. Русские. Все будет отлично.

Уж точно не любовь вынудила меня отринуть здравый смысл и отправиться на остров, который я ненавидел, с женщиной, которую едва знал, при самых неопределенных обстоятельствах. Тот период моей жизни в принципе не был отмечен рассудительными поступками, но, согласившись «заскочить» на Сен-Бартс, я чудовищно ошибся — и оказался в логове Тьмы. Возможно, мне казалось, что я иду по пути минимального сопротивления; может быть, я даже думал, что у меня и впрямь есть шанс развлечься, — но и причин передумать, несомненно, хватало. Я ведь знал правду. И тем не менее шагнул прямо в пропасть.

После десятиминутного полета над океаном на маленьком пропеллерном самолете мы приземлились в аэропорту — без планов, без друзей. Нам не на чем было ехать и негде жить. У ленты багажного транспортера кто-то поздоровался с моей спутницей, они обменялись несколькими шутливыми репликами. Впрочем, этот тип не предложил поселиться у него. Никаких такси не было и в помине.

Покинув славный остров, где, несмотря на еженощные попытки самоубийства, я по крайней мере почти задаром ел, пил, купался и спокойно спал в собственной постели, я вдруг оказался бездомным. Что еще хуже, я вскоре обнаружил, что моя любовница — избалованная, вечно пьяная, практически невменяемая шизофреничка.

И наркоманка. Я, кажется, об этом уже говорил.

Загадочные «русские друзья» прекратили свое существование еще во время полета. В течение следующих нескольких дней мы регулярно получали пренеприятные напоминания об окружающей реальности. Мы далеко не сразу нашли такси и добрались до отеля — как только служащие увидели мою загадочную и явственно безумную спутницу, для нас поспешно нашли номер на ночь. Очень дорогой.

У очень богатых людей есть свойство, о котором я позабыл. Я заметил его во время краткого пребывания в колледже, — возможно, это наследие «старой школы», прежнего типа богачей. Богатые сукины дети ни за что не платят. Они не носят с собой наличных и даже кредитки, как будто те маленькие суммы, которые могут понадобиться, недостойны внимания и обсуждения. Лучше уж ты заплати. И я платил. Дни и ночи мы кутили, распивая непомерно дорогие напитки, а потом подкупали барменов, чтобы те после смены везли нас в отель на собственных машинах. Мы катили во мрак — туда, где, по мнению моей спутницы, надлежало провести эту ночь. Отвратительные номера, как в захолустном мотеле, стоили, как номер в «Ритце». И снова спиртное.

К тому времени я стал заложником ее жутких перепадов настроения. Она окончательно спятила и мгновенно превратилась из остроумной и нежной женщины в злобную, вечно раздраженную истеричку. Когда мы пили дорогущий мохито на очаровательном пляже, она в ярости набросилась на менеджера, обвиняя первого попавшегося курьера в краже мобильника. На самом деле она постоянно теряла телефон, сумочку, все остальное. Моя спутница стала забывчивой и неряшливой, то срывалась танцевать, то добывать кокаин, то здороваться со старым другом — ну совершенно слетела с катушек. Она забывала, куда кладет вещи (и даже не помнила, были ли они у нее вообще с собой).

Я не люблю тех, кто оскорбляет обслуживающий персонал. Это нестерпимо. С моей точки зрения — грех непростительный, если только вы не улаживаете личное дело или не проявляете закономерное недовольство официантом или курьером. Как только я впервые увидел такую сцену, наши отношения закончились. Она обвинила меня в том, что я «больше забочусь об официантах», чем о ней, — и не ошиблась. С этой минуты я превратился в сиделку при сумасшедшей и чувствовал себя обязанным лишь поскорее запихнуть девицу в самолет и отправить в Англию, понеся как можно меньше ущерба. Я привез ее сюда, позволил беде случиться — и был обязан по крайней мере вернуть идиотку домой целой и невредимой.

Сказать проще, чем сделать.

Люди ее боялись. Я быстро это понял.

Еще в Англии она упомянула о своем бывшем бойфренде, который якобы не давал ей покоя. Матери пришлось позвонить каким-то «друзьям», и те «побеседовали» с парнем — больше никаких проблем не возникало. Отчего-то я не обратил внимания на этот предупреждающий сигнал — как и на многие другие. Теперь мне чертовски хотелось отправить ее на самолете в Лондон, но это было все равно что читать нотацию дикому животному. Она никуда не хотела лететь. И не полетела бы.